А и герцен идеология деятельность. Александр Иванович Герцен

АЛЕКСАНДР И. ГЕРЦЕН(1812-1870) Избранные цитаты из произведений ГерценаIАлександр Иванович Герцен был одним из величайших русских писателей 19-го столетия.Еще Белинский в одном из своих ранних отзывах о Герцене, о его «Записках одного молодого человека», писал: «Записки полны

Внебрачный сын богатого помещика Ивана Алексеевича Яковлева и немки Луизы Ивановны Гааг. При рождении отец дал ребенку фамилию Герцен (от немецкого слова herz – сердце).

Получил хорошее домашнее образование. С юности отличался начитанностью, свободой и широтой взглядов. Декабрьские события 1825 года оказали большое влияние на мировоззрение Герцена. Вскоре он познакомился со своим дальним родственником по отцу Николаем Платоновичем Огаревым и стал его близким другом. В 1828 году они, будучи единомышленниками и близкими друзьями, на Воробьевых горах в Москве дали клятву в вечной дружбе и выказали решимость посвятить всю свою жизнь в борьбе за свободу и справедливость.

Герцен получил образование в Московском университете, где сошелся с рядом прогрессивно мыслящих студентов, образовавших кружок, в котором обсуждался широкий круг вопросов, касающихся науки, литературы, философии и политики. Окончив в 1833 году университет со степенью кандидата наук и серебряной медалью, он увлекся учением сенсимонистов и начал изучать произведения социалистических писателей Запада.

Через год А.И. Герцен, Н.П. Огарев и другие их соратники были арестованы за свободомыслие. Пробыв в тюрьме несколько месяцев, Герцен был сослан в Пермь, а затем в Вятку в канцелярию местного губернатора, где стал сотрудником газеты «Губернские ведомости». Там он сблизился со ссыльным архитектором А.И. Витбергом. Затем Герцен был переведен во Владимир. Какое-то время ему было разрешено жить в Петербурге, но вскоре он опять был сослан, на этот раз в Новгород.

С 1838 года женат на своей дальней родственнице Наталье Александровне Захарьиной. Родители не хотели отдавать Наталью за опального Герцена, тогда он похитил свою невесту, обвенчался с ней во Владимире, где находился в то время в ссылке, и поставил родителей перед свершившимся фактом. Все современники отмечали необыкновенную привязанность и любовь супругов Герценов. Александр Иванович не раз обращался в своих произведениях к образу Натальи Александровны. В браке имел троих детей: сына Александра – профессора физиологии; дочерей Ольгу и Наталью. Последние совместные годы жизни супругов были омрачены печальным увлечением Натальи Александровны немцем Георгом Гервег. Эта некрасивая, заставившая страдать всех ее участников, история закончилась со смертью Натальи Александровны от родов. Внебрачный ребенок скончался вместе с матерью.

В 1842 году Герцен получил разрешение на переезд в Москву, где прожил до 1847 года, занимаясь литературной деятельностью. В Москве Герцен написал роман «Кто виноват?» и ряд рассказов и статей касающихся социальных и философских проблем.

В 1847 году Александр Иванович уехал в Европу, живя попеременно то во Франции, то в Италии, то в Швейцарии и работая в различных газетах. Разочаровавшись в революционном движении Европы, он искал отличный от западного путь развития России.

После смерти жены в Ницце А.И. Герцен переехал в Лондон, где организовал издание свободной русской прессы: «Полярной звезды» и «Колокола». Выступая со свободолюбивой и антикрепостнической программой для России Герценовский «Колокол» привлек внимание и симпатии прогрессивной части русского общества. Он выходил до 1867 года и был весьма популярен среди русской интеллигенции.

Скончался Герцен в Париже и был похоронен на кладбище Пер-Лашез, затем прах его был перевезен в Ниццу.

Статья подготовлена при поддержке РГНФ (грант №04-03-00137а).

Вопрос, который неизбежно встает перед исследователем, обратившимся в начале XXI в. к герценовскому идейному наследию, будет звучать приблизительно так: чем может быть интересен анализ творчества Герцена современному читателю? В самом деле, по Герцену написаны десятки монографий, опубликованы сотни, если не тысячи, статей. Ни один мало-мальски значимый момент интеллектуальной биографии русского мыслителя не ускользнул от внимания исследователей, персонализированы все без изъятия оценки творчества Герцена, как «диссидентские», так и общепринятые, хрестоматийные. Наконец, определено, по-видимому навсегда, место Герцена в освободительном движении России - как родоначальника народничества, как зачинателя революционной пропаганды в России.

И все же, даже учитывая все проделанное герценоведами, проблема Герцена как политического мыслителя, на взгляд автора данной статьи, существует. Она порождена не лакунами в исследовании герценовского творчества, а расширением нашего философско-политического кругозора в связи с кризисом, особенно острым в России, пролетарски-якобинского, ленинского направления в социализме. Сегодня, когда марксизм-ленинизм предстал перед нами тем, чем он был в действительности - антибуржуазной идеологией буржуазного по своему историческому содержанию переворота, мы должны заново и по-новому осмыслить отношение Ленина к его предшественникам, прежде всего к Герцену и Чернышевскому.

Разумеется, их творчество являлось началом проработки тех социальных проблем, с которыми столкнулось в начале XX в. рабочее движение России, осознавшее свои цели и задачи. В этом смысле они - предшественники русской социал-демократии. Но может ли оценка предшественников марксизма в России ограничиваться уяснением степени приближения их к марксизму? Быть может, их значение определяется положением, занимаемым ими по отношению к идеям, которые они продолжают, а также к доктринам, против которых они были направлены? Насколько правомерно в начале XXI в. оценивать «надклассовый» социализм Герцена как только «прекраснодушную фразу», «доброе мечтание» буржуазного революционера, как «разновидность буржуазного и мелкобуржуазного социализма»? Не таит ли в себе «точка зрения классовой борьбы пролетариата» опасность якобинского перерождения политического действия? Наконец, если научный социализм по своей форме является продолжением идеологии Просвещения, о чем писал Ф. Энгельс, то возникает вопрос: какие просвещенческие ценности и принципы должны содержаться в этом социализме, чтобы он имел право претендовать на продолжение?

Все эти вопросы, к сожалению, фактически не ставились нашими герценоведами. Но ответы не рождаются, если не заданы вопросы. Поставив подобного рода вопросы, мы неизбежно приходим к критической оценке ленинской статьи «Памяти Герцена» и к иному прочтению наследия великого русского мыслителя.

Главная проблема политической философии Герцена, источник его духовной драмы - это отсутствие в Европе в середине XIX в. общественных сил, которые были бы способны воплотить в своей практической деятельности не узко групповые интересы, а широкие, общественные, совпадающие в итоге, по его мнению, с движением к социализму. В 40-60-х гг. XIX в. он не находит таких сил в Европе. И хотя симпатии Герцена на стороне угнетенных пролетариев, он, в отличие от Маркса и Энгельса, не верит в способность пролетариата (как, впрочем, и других классов) создать общество свободы без неравенства и эксплуатации. Отсюда и «открытие» русской крестьянской общины, с которой он, начиная с 50-х гг., связывает свои надежды на социалистическое обновление. В письмах «К старому товарищу» (1869) Герцен приветствует деятельность I Интернационала. Развитие рабочего движения свидетельствует, по его мнению, против тех, кто «идет по старой колее пророков и прорицателей, иерархов, фанатиков и цеховых революционеров» (20, 582) , ожидающих конечного кризиса. Интернационал для него как раз и является свидетельством повзросления рабочего движения.

Мировоззрение Герцена, и в особенности его политическую философию, нельзя понять, если судить о них, как это сделал Ленин в статье «Памяти Герцена» с точки зрения большего или меньшего приближения к марксизму. Герцен и Маркс являли собой принципиально разные тенденции политической философии и социализма. Первый положил начало воззрению либерального социализма , второй - пролетарского (а в случае с Лениным - пролетарски-якобинского) социализма . Соответственно ленинские оценки вроде: «вплотную подошел к диалектическому материализму», «и остановился перед историческим материализмом», «обратил свои взоры к Интернационалу», «поднял знамя революции» и т. п. - не выражают характера философско-политических взглядов Герцена. Они - из другого видения мира, из другой философии истории, нежели герценовская.

Специфика Герцена как политического мыслителя заключается - вопреки мнению Ленина - отнюдь не в приближении к позиции пролетариата, хотя, повторим, его симпатии целиком были на стороне последнего. Особенность политической философии Герцена состоит в другом - в отрицании буржуазного либерализма с точки зрения принципов и логики Просвещения . Главная мысль герценовского воззрения, связывавшая его с философией Просвещения, заключалась в том, что социализм трактовался им как постепенное претворение в жизнь идеи свободы и справедливости. Этот нравственный идеал должен быть воплощен в экономических и политических институтах, способных сделать универсальными ценности, которые узурпировала буржуазия, извратив их в собственных корыстных интересах.

Непосредственный свидетель июньских, 1848 г., событий в Париже, когда буржуазия потопила в крови восстание пролетариата, Герцен первый из русских мыслителей поставил вопрос о социализме как сознательном действии народных масс. И это в эпоху поражения революции 1848-1849 гг. в странах Европы и политической спячки крестьянства в России. После революции 1848-1849 гг. Герцен рвет с буржуазной версией либерализма, показывает его нравственно-политическую несостоятельность.

В Европу русский демократ, социалист и революционер приехал в 1847 г. Он и остался таковым после 1848-1849 гг. Но уроки революции не прошли даром для него. Как мыслитель-социалист он столкнулся лицом к лицу с проблемами, которые можно было решить лишь путем переосмысления и критики всей концепции Просвещения.

Ход событий показал ему, что пути и узы, наложенные, как казалось, невежеством и сопротивлением власти, на деле представляли собой условия развития нового буржуазного общества, развития, по необходимости антагонистического, чреватого катастрофой. Но подойдя вплотную к пониманию причин социальных противоречий капитализма, Герцен не смог найти ответ на вопрос, мучивший до него Р. Оуэна, что нужно сделать, чтобы прогресс оборачивался только прогрессом, т. е. нес равные для всех благоденствие, свободу, безопасность, образование и интеллектуальное развитие. Стратегия освободительного действия должна предполагать, уверен Герцен, способность масс людей быть субъектами разумного волеизъявления - то как раз, что он не смог обнаружить в европейском обществе середины XIX в., после поражения революции.

События 1848-1849 гг. означали выход рабочего класса, социализма на европейскую политическую арену. В ходе революции, в особенности во Франции, где столкнулись лицом к лицу буржуазия и пролетариат, имущие либеральные слои сказали окончательное гуманистически-демократическому разрешению социальных проблем. Июньская бойня в Париже показала всем, что проблема труда и пролетариата, которая, как казалось Герцену и другим демократам, должна была доминировать над остальными, на самом деле не волнует либеральную буржуазию. Перед лицом раскола общества на имущих и неимущих все существовавшие либеральные ценности, институты и системы права продемонстрировали свою историческую несостоятельность, несовместимость с элементарными условиями человеческого общежития. Когда пролетарий, этот «несчастный обделенный брат», пишет Герцен, «о котором столько говорили, которого так жалели, спросил, наконец, где же его доля во всех благах, в чем его свобода, его равенство, его братство», либералы «удивились дерзости и неблагодарности работника, взяли приступом улицы Парижа, покрыли их трупами и спрятались от брата за штыками осадного положения, спасая цивилизацию и порядок » (6, 53).

То, что считалось новым измерением человека, общества, цивилизации: свобода, гражданственность, благо народа, отношение человека к другим людям и к государству и т. п. - в условиях расколотого на классы общества обернулось прикрытием узких корыстных интересов имущих сословий. Это все более отчетливо стал осознавать, констатирует Герцен, «пролетарий, рабочий, которому досталась вся горечь этой формы жизни и которого миновали все ее плоды» (6, 55) и «подавленность» которого была условием этой цивилизации.

Революция нанесла удар по одной из главных посылок старого просветительского мировоззрения, будто существует своего рода избирательное сродство современного Герцену европейского развития с ценностями свободы, демократии, общественной морали. «В разных частях Европы, - написал Герцен, - люди могут быть посвободнее, поравнее, нигде не могут они быть свободны и равны - пока существует эта гражданская форма, пока существует эта цивилизация» (6, 54).

Как человек, прошедший школу гегелевской философии, Герцен не может просто принять чью-то сторону в развернувшейся борьбе, скажем, сторону пролетариата, чьим бедствиям он сочувствует. То должное , с позиции которого политический мыслитель имеет право судить о событиях, происходящих в обществе, оценивать их, не совпадает для Герцена с интересами и точкой зрения определенного класса. Буржуазная цивилизация представляется ему изжитой формой общественного развития. Что же касается пролетариата, то он не верит в его исторические потенции. Отсюда сохраняющаяся, несмотря на все исторические перипетии, точка зрения разума в общественном развитии.

Конечно, Герцен понимает, что революция поставила вопрос о разуме в истории на новую почву: враждебные классы не в силах объясниться - «у них разные логики, два разума». Но и в этой ситуации он не хочет отказываться от позиции разума, его развитие, верит в его конечное торжество. «...Законы исторического прогресса, - надеется он, - не противоположны законам логики, но они не совпадают в своих путях с путями мысли, так как ничто в природе не совпадает с отвлеченными нормами, которые строит чистый разум» (6, 67).

Как мы видим, Герцен не отказывается от основной посылки просветительской философии - приоритета разума в общественном развитии. Но разум в его понимании - в этом его отличие от просветителей XVIII в. - совпадает уже с «народной мыслью », коренным образом отличной от разума власть имущих.

Констатируя факт умственной и политической незрелости народных масс, Герцен, тем не менее, ставит вопрос о необходимости «угадать народную мысль », которая, как он понимает, движется иными темпами, путями, чем пути отвлеченной мысли. Не «втеснять свои мысли, свои желания среде, нас окружающей», а исследовать «самобытную физиологию рода человеческого», «понять ее пути, ее законы» - вот, по Герцену, задача общественной науки, достойной этого звания. Но даже и тогда успех не гарантирован - пути движения масс противоречивы. Вдобавок у них мысль «не остается по-нашему теорией, она у них тотчас переходит в действие». «Оттого они часто обгоняют самых смелых мыслителей, увлекают их поневоле, покидают средь дороги тех, которым поклонялись вчера, и отстают от других вопреки очевидности» (6, 68).

Герцен понимает, что без альтернативы буржуазному пониманию свободе и равенству в европейском обществе XIX в. нет места. И он мучительно ищет силы, способные бороться за либеральные ценности в «подлинном» (не буржуазном) смысле этого понятия. Здесь находятся истоки герценовского духовного кризиса. Как сторонник «всеобщих», обнимающих все слои общества, свободы и равенства, он не приемлет буржуазного истолкования либеральных ценностей. Но в буржуазном европейском обществе середины XIX в. он не видит реальных возможностей обновления. Мелкий собственник, «ограниченный своим клочком земли», остановится, по его мнению, на полдороге; пролетарий, конечно, не будет умирать с голоду, но удовлетворится «своей коморкой в работничьих домах». Такова, по Герцену, «перспектива мирного социального переворота». Что же касается насильственного варианта решения конфликта, вполне возможного и вероятного, то он обернется, уверен Герцен, разрушительным катаклизмом, социальной катастрофой, способной отбросить общество назад.

В этом пункте отчетливо намечается водораздел между Герценом и основоположниками марксизма. И Герцен и они отталкиваются от теоретического наследия классического Просвещения, развивают, опровергают, переформулируют политические, экономические, культурные «заявки», которые сделал либерализм. Но оппонируя либерализму, критикуя его, они идут принципиально разными путями .

Герцен сохраняет приоритет всех основных понятий просветительской философии - требование свободы, суверенитета индивида, самоценности личности и т. п., хотя и отчетливо понимает их несовместимость с буржуазным обществом. Они для него - нравственные постулаты, выражающие не сущее, а должное . С точки зрения этого нравственного постулата он оценивает происходящее в действительности. Отсюда его специфическая трактовка исторического развития, настаивание на субстанциональном характере человеческого участия в мире, отрицание надежд на «естественный ход дел», способный якобы сам по себе вывести общество на магистральный путь. В океане истории, настаивает Герцен, человек «разом лодка, волна и кормчий», более того, он способен стать «рулевым» - «человеческое участие велико». Это - своего рода творчество, «мы вправе наведением делать посылки от прошедшего к будущему» (11, 246, 247, 248).

Герцен не отрицает объективности истории - это доказывает его работа «С того берега» - он только выступает против истолкования исторического развития как наперед заданного, независимого от воли и желания людей. «Пути истории вовсе не неизменны, - пишет он в письмах «К старому товарищу».- «Напротив, они-то и изменяются с обстоятельствами, с пониманьем, с личной энергией. Личность создается средой и событиями, но и события осуществляются личностями и носят на себе их печать - тут взаимодействие» (20, 588).

Соответственно, общественная наука («философия истории») перестает быть у него исследованием, сосредоточенным только на выявлении постоянно действующих факторов и законов. Его внимание сосредоточено на тех элементах исторического процесса, которые зависят от воздействия тех или иных сил, на культурных смыслах и значениях, господствующих в обществе (ими во многом определяется практическая деятельность людей), на обстоятельствах народной жизни, которые определяют массовое сознание, и т. д. и т. п. Это еще не политическая философия в собственном смысле этого слова, но философия истории, формулирующая основные пункты именно политического мировоззрения.

Отсюда принципиально различная трактовка генезиса социализма у Герцена, с одной стороны, и Маркса и Энгельса - с другой. Согласно Герцену, социализм возникает как проявление человеческой воли, детерминированной разумом и моралью. Первостепенную роль здесь играют умственное и нравственное развитие народа. Пока большинство остается непросвещенным, пока оно поглощено своими узкими частными интересами, до тех пор самостоятельное участие масс в политической жизни невозможно - «забота об одних материальных нуждах подавляет способности» (6, 56). Для «психического развития», уверен Герцен, человеку нужен досуг, довольство, но их-то при «современно гражданской форме» достигнуть нельзя.

В этом пункте Герцен останавливается. Он не знает, каким образом можно обеспечить массам доступ в мир мысли и культуры. В такую меру, как перераспределение общественного богатства, он не верит: человек из низов, поселянин или рабочий, не в состоянии сделаться с помощью этой меры политическим человеком . Не верит Герцен после 1848 г. и в демократию. Она для него - всего лишь «полуосвобождение». В ней политические решения принимает не народ, а образованное меньшинство , хотя и от имени народа. В 50-х гг. реализм приводит Герцена к идейному кризису. Выход из тупика он найдет позже, двадцать лет спустя, когда деятельность Интернационала покажет ему, какую огромную роль в расширении сферы свободы играют политическое сознание и организованность «работников», показавшие реальную возможность постепенного преобразования буржуазного общества.

Точка зрения Маркса и Энгельса на социализм коренным образом отличалась от герценовской. Для них необходимость социализма задана противоречиями развития капитализма. Капитализм, производство само порождает силу для собственного отрицания. Гибель буржуазии и торжество пролетариата одинаково неизбежны. Вопрос заключается лишь в том, чтобы рабочий класс осознал эту неизбежность и обрел волю двигаться в нужном направлении. Как особая проблема, связанная с миром культуры, умственным и нравственным кругозором общества, проблема формирования социалистической воли пролетариата не стояла перед Марксом и Энгельсом. Сфера свободы их концепции истории низводилась до уровня следствия, а не равноценной с экономическими условиями причины общественного развития . Ее решение перенесено на завтрашний день социальных перемен - в коммунистическое общество, в котором человек освободится от рабства по отношению к материальным силам. Что же касается «переходного периода», то здесь господствует исключительно политическая целесообразность - интересы классовой борьбы пролетариата. «Наша нравственность, - говорил Ленин, - подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата» .

Для Маркса и Энгельса противоречие производительных сил, общественных по своему характеру, капиталистической форме присвоения могло быть разрешено одним единственным способом - свержением власти буржуазии с помощью пролетарской революции. Правильное в принципе, вытекавшее из теории исторического материализма, как ее понимали тогда Маркс и Энгельс, это видение социализма страдало недостатком историчности: основоположники пролетарского социализма, и в особенности их последователи, не приняли во внимание специфики формирования массового сознания. Им казалось, что сами условия существования пролетариата неизбежно порождают социалистическое сознание в среде рабочего класса. Много позже, в начале XX в., Ленин поймет, что дело обстоит не так, что без внесения идей пролетарского социализма в рабочее движение последнее развивается по реформистскому пути (Ленин как пролетарский якобинец определял его как буржуазный). Это «внесение» предполагает наличие иных факторов, чем те, которые предусматривались теорией «научного социализма», - прежде всего специфические социо-культурные сдвиги в народных массах. Герцен был совершенно прав, когда подчеркивал, что «старый порядок вещей крепче признанием его , чем материальной силой, его поддерживающей» (20, 579). Либо совершается идейный и моральный сдвиг в обществе, либо социализм невозможен.

Абстрактному универсализму Просвещения Маркс и Энгельс противопоставляют пролетарски-коммунистический проект, тоже универсалистский, по своему характеру. Мир представлялся Марксу и Энгельсу в 40-60-х гг. XIX в. единым буржуазным гражданским обществом, одной-единственной «экономической общественной формацией». Мир будущего - тоже единое отрицание этой формации, одна-единственная эпоха социальной революции, итогом которой является человечество в коммунизме . Формула 1845 г., которой они следовали в это время, гласила: коммунизм возможен только как действие «господствующих народов», произведенное «сразу».

Подчеркнем, что это видение истории и социализма, европоцентристское по своему существу, сложилось у Маркса и Энгельса в 40-60-х гг. XIX в., и они придерживались его вплоть до конца 70-х гг.

Итак, для либерального социалиста, каким был Герцен, проблемы культуры и морали имеют первостепенное значение для победы нового общества. Социализм, общество свободных и равных, согласно его политической философии, не может ограничиться изменением материальных условий жизни людей. Освобождение должно быть и материальным и духовным, иначе его не будет вовсе - буржуазный мир останется не преодоленным и сумеет воскреснуть вновь в той или иной форме. Вот почему он ставит во главу угла истолкования социального прогресса проблему свободы. Свобода, по Герцену, не только цель, но также и средство. Свободы нельзя добиться путем грубой силы, даже если насильственный переворот делается во имя высоких идеалов. Пока не воспитаны свободные убеждения большинства, реформа социальных отношений на принципах справедливости не дает ожидаемых результатов, растворится в бесплодных усилиях. В этом контексте становится понятным, почему Герцен последовательно отвергает якобинскую традицию в социализме: революционная катастрофа - и это показал ему 1848 г. - не в состоянии открыть дорогу новому обществу свободных и равных.

Для пролетарских социалистов Маркса и Энгельса, как отмечалось выше, определяющей, ключевой являлась экономическая проблема. Экономическое освобождение сначала рабочего класса, а потом и остальных слоев народа, является предпосылкой создания свободной личности и свободного общества. Их концепция «научного социализма» носит подчеркнуто детерминистический характер, включая и такую область, как действия пролетариата. Люди, согласно этой концепции, конечно, не марионетки истории, но их устремления в конечном счете определяются экономической необходимостью, которая прокладывает себе дорогу независимо от их воли, сознания и намерений.

Разумеется, Маркс со свойственной ему гениальностью не мог ограничиться лишь одним экономическим фактором функционирования общества. «Восемнадцатое брюмера Луи-Бонапарта» - наглядное доказательство тому. Но проблема заключалась в том, что формализованной в его теории оказалась лишь одна сторона его философско-исторического миросозерцания - экономические изменения. Не случайно в 90-х гг. XIX в. Энгельс вопреки первоначальному смыслу доктрины «научного социализма» вынужден был открещиваться от чисто экономического, фаталистического истолкования их учения.

Наконец, пожалуй, главное обстоятельство в отношениях между Герценом, с одной стороны, и Марксом и Энгельсом - с другой. Это - герценовская концепция русского крестьянского социализма. После революции 1848-1849 гг. Герцен связывает свои надежды с Россией, разумеется не самодержавной и деспотической властью Николая I, а с русской крестьянской общиной. Русская община, как он считал, представляет собой тот тип развития, на который Европа оказалась неспособной. «Мы являемся со своей общиной, - утверждал Герцен, - в эпоху, когда противообщинная цивилизация гибнет вследствие полной невозможности отделаться, в силу своих начал, от противоречия между личным правом и правом общественным» (7, 255).

Переход Герцена на позиции «русского социализма» был крайне болезненно воспринят Марксом и Энгельсом. В нем они увидели не просто покушение на идею пролетарской социалистической революции в Европе. Концепция Герцена в их глазах была не менее, как попыткой оправдать политику реакционного русского царизма! Если взять политические эпитеты, которыми награждали Маркс и Энгельс Герцена, то русский мыслитель для них - это «панславист», «социалист в лучшем случае на словах», а его «русский социализм» - попытка представить Россию «избранным народом в социальном отношении», стремление оправдать миссию России «омолодить и возродить, в случае необходимости даже силой оружия прогнивший, отживший свой век Запад» . Односторонность и даже предвзятость этой критики бьет в глаза. Не забудем, однако, что для Маркса и Энгельса возможен был только один, пролетарский социализм, и никакой другой. Герценовский общинный социализм выступал для них исключительно в одном-единственном ракурсе - как ложная и реакционная доктрина мелкобуржуазного социализма.

Несомненно, различие типов личности и, соответственно, типов мышления сыграло свою роль во взаимном непонимании. Но противоречие между Герценом и Марксом, думается, имело более глубокие корни. Основная причина взаимного неприятия заключалась, думается, в европоцентристской точке зрения Маркса на социализм и перспективы мирового развития. На пути европейской социальной революции, убеждены в это время Маркс и Энгельс, стоит Российская империя, Россия - жандарм Европы. Она должна быть в интересах революции любыми средствами уничтожена. «Империи московитов не существовать». Ее необходимо низвергнуть, разрушить, какие бы силы это ни сделали.

Надо ли удивляться, что такое видение прогрессивного исторического развития Европы не допускало никакого оправдания России и вообще всего русского.

Позже, в 70-е гг. XIX в., Маркс и Энгельс (в особенности Маркс) изменяют свое видение роли России и даже русской общины. Новый взгляд на мир и его эволюцию будет базироваться на признании разноосновности развития человечества, многообразии путей построения современной цивилизации. Тогда Маркс напишет о надвигающейся «российской Коммуне» и будет советовать русским революционерам-народникам не бояться слова «архаический». Но все это будет в конце, когда Герцена уже не стало.

Кто оказался прав в конечном счете, Герцен или основоположники марксизма? Ответить на этот вопрос не так-то просто. Можно, конечно, сказать, что историческая правота Герцена заключалась в первую очередь в доказательстве несовместимости социализма с любыми формами якобинского действия. У якобинцев, понимал Герцен, не цель определяет методы, а наоборот, методы определяют результат. Истинность этого положения в полной мере продемонстрировали Октябрьская революция и большевики . Но правота политического мыслителя неотделима от судеб его учения. Герцен как родоначальник «русского социализма» проторил дорогу в России не социализму, а идеологии крестьянской демократии - народничеству. Что касается идеологии социализма, то в русском социалистическом движении победила пролетарски-якобинская тенденция, выродившаяся в 30-40-е гг. XX в. в тоталитаризм. Социализма в России, вопреки Герцену , стал пониматься как диктат меньшинства, как централизованное и коллективистское общество. Уважение к разуму, признание права личности на независимость, свободное волеизъявление, т. е. те ценности, которые отстаивал либеральный социалист Герцен, были отвергнуты и заменены командно-административными методами управления обществом. Непризнание самостоятельности народа, насильственная нивелировка людей, нетерпимость к свободе мнений стали нормой повседневной жизни в условиях «реального социализма». Сбылись худшие опасения Герцена: народ был превращен в «мясо освобождения». В этом смысле либеральный социализм Герцена потерпел полное поражение и был забыт.

Впрочем, и о правоте Маркса и Энгельса можно говорить только cum grand salis. Они были правы в теоретическом отношении, когда доказывали историческую и экономическую обусловленность социализма противоречиями капиталистического общества, необходимость материального и политического возвышения рабочего класса с тем, чтобы он превратился в субъект нового общества. Но пролетарская революция так и не стала прологом социализма ни при жизни классиков марксизма, ни позже, в XX в. С одной стороны, колоссальное развитие производства в капиталистических странах Европы и Северной Америки ликвидировало шаг за шагом нравственную и материальную нищету трудящихся классов. Многое из того, что связывалось основоположниками марксизма с победой социалистической революции, было осуществлено в ходе развития капитализма и повседневной борьбы пролетариата (мы уже не говорим о том, что научно-техническая революция поставила под вопрос существование самого рабочего класса, по крайней мере в прежнем смысле этого слова).

С другой стороны, революционность рабочего класса оказалась существенно иной, чем предполагали во второй половине XIX в. Маркс и Энгельс. Рабочее движение, взяв на вооружение принцип классовой борьбы, предпочло революционной катастрофе, открывающей якобы путь к социализму, постепенное преобразование условий капиталистического общества. Рабочее движение, порой сливавшееся с другими освободительными движениями, порой - через социализм - обособлявшееся от них, оказалось фактически составной частью процесса демократизации западного общества: оно продемонстрировало, что проблема свободы не может одинаковым образом стоять перед всеми классами, что реальная свобода для рабочего класса предполагает его экономическое, социальное и моральное возвышение.

Короче, история не подтвердила однозначно ни либеральный социализм Герцена, ни пролетарский, классовый - Маркса и Энгельса. Не забудем, однако, каждый из этих социализмов стал элементом общего прогресса общественной мысли и политического действия. Перефразируя мысль Герцена, скажем: социалистическое Евангелие не осуществилось - ни герценовское, ни марксово. К тому же оно соответствовало первичной постановке социального вопроса в Европе и России. Но даже в этой форме социализм имел огромное историческое значение: он проникал во все крупные события, воодушевлял, напутствовал, указывал. Парижскую Коммуну, немецкую социал-демократию конца XIX - начала XX в., итальянское Рисорджименто, русский большевизм нельзя понять, не учитывая того воздействия, которое оказал на них социализм и в народнической и в марксистской его версиях. Но осуществиться социализму, как он замысливался Марксом и Энгельсом, было не суждено - новое в истории, еще раз повторим Герцена, является «переработанным, иным», составленным из воспоминаний и надежд, из существующего и водворяемого, из верований и знаний, из отживших римлян и неживших германцев, соединяемых одной церковью, чуждой обоим» (6, 78).

Но вернемся назад - к противоречиям герценовского политического миропонимания. Не желая отказываться от нравственных, культурных и иных ценностей либерализма, наработанных человечеством в ходе долгого исторического развития, Герцен сталкивается с неразрешимой в тех условиях (да, пожалуй, и в наше время) проблемой: образованное меньшинство и народные массы принадлежат к разным культурным мирам - «между ними века, больше, чем океаны, которые теперь переплывают так легко» (6, 68). Это «двойство» сложилось исторически и не подлежит моральной оценке.

«Виновато ли меньшинство, что все историческое развитие, вся цивилизация предшествующих веков была для него, что у него ум развит за счет крови и мозга других, что оно вследствие этого далеко ушло вперед от одичалого, неразвитого, задавленного тяжким трудом народа? Тут не вина, тут трагическая, роковая сторона истории...» (6, 81). С этим «двойством» (выражение Герцена) исторического развития он связывает проблему варварства народных масс, когда они поднимаются к революции. Народы, «ринутые в движение», с горечью признает Герцен, «неотразимо увлекают с собою или давят все, что попало на дороге, хотя бы оно было хорошо» (6, 81). Позже эту тему будет развивать Чернышевский, анализируя исторические перспективы российского общества, и точно так же, как Герцен, не найдет выхода из противоречия.

Самостоятельное развитие разума масс, согласно Герцену, упирается прежде всего в их материальную нужду («Забота об одних материальных нуждах подавляет способности» - 6, 56), но не только в нее. «Будь пролетарий побогаче, он и не подумал бы о коммунизме. Мещане сыты, их собственность защищена, они и оставили свое попечение о свободе» (6. 97). Проблема, по Герцену, глубже, она заключается в том, что самобытность отдельных личностей стирается в общей безличной массе. «Истина принадлежит меньшинству», поэтому все «свободное, талантливое, сильное» должно , желает оно того или не желает, подняться над толпой, («выйти из толпы»), чтобы встать на уровень интеллектуального и исторического развития своей эпохи. «Могла ли толпа, в самом деле, в половине XVIII столетия желать свободы, Contract social (общественного договора - И. П.), когда она теперь, через век после Руссо, через полвека после Конвента нема к ней, когда она теперь в тесной рамке самого пошлого гражданского быта здорова, как рыба в воде» (6. 96).

Очевидно, что мысль Герцена бьется в противоречиях логики просветительства. Как политический мыслитель, усвоивший уроки 1848 г., он понимает, что «народная мысль» является важнейшей составляющей исторического движения, более того, она определяет направление этого движения, его логику и этапы. Но есть еще один немаловажный фактор - логика развития общественно-политической мысли. Что делать образованному меньшинству - интеллектуальной элите, сказали бы мы сегодня - в условиях, когда народные массы безнадежно отстали в своем умственном развитии? Отстаивать свое миропонимание, свою мораль, свою культуру вопреки наличной действительности? Или пойти вслед за «записными революционерами» (Герцен имеет в виду революционеров и демократов 1848 г.) «освобождать человечество», завоевывать власть, устанавливать республиканский строй?

Герцен с горечью признает, что они, эти «привилегированные освободители человечества» «ближе к делу», понятнее для масс, наконец, «современнее», чем сторонники социальной республики , личной свободы человека, противники авторитета. «Массы желают социального правительства, которое бы управляло ими для них, а не против них, как теперешнее. Управляться самим им и в голову не приходит. Вот отчего освободители ближе к современным поворотам, нежели всякий свободный человек» (6,124).И тем не менее социалист Герцен предпочитает оставаться верным идеалам свободы, социального равенства, независимости личности, идти своей дорогой, рискуя оставаться одиноким, непонятым, чем плыть по течению, «отдаваться среде», покоряться «демократической черни». После 1848 г. он не хочет больше бороться за «свободу мантаньяров», за «порядок законодательного собрания», за «египетское устройство работ коммунистов».

Отрицая буржуазную революционность - террор «во имя успеха свободы», борьбу за «формальную республику», смирение и покориться перед авторитетом власти и т.п., Герцен отвергает и все формы современной ему гражданственности, включая демократию и республику, которые, по его убеждению, не освобождают, а закабаляют человека, поскольку сохраняют буржуазный общественный порядок, «католическое устройство Европы». Республика Конвента, по Герцену, - «пентархический абсолютизм». Вместо символа веры явились гражданские догматы. Собрание и правительство священнодействовало мистерию народного. Законодатель делался жрецом, прорицателем и возвещал добродушно и без иронии неизменные, непогрешимые приговоры во имя самодержавия народного. Народ, как разумеется, оставался по-прежнему «мирянином», управляемым , для него ничего не изменилось...» (6, 111).

Форма европейской гражданственности, республика, как ее понимали революционеры 1848 г., считает он, несовместимы со свободой, равенством и братством. Это показала революция. Каждый шаг вперед поэтому невозможен, доказывает Герцен, без разрушения этой гражданской формы, этой государственности. Демократия с ее всеобщим избирательным правом и главенством конституции тоже не способна изменить положения - «с своим - тупым большинством голосов и с ложью на знамени» она способна лишь поддерживать отжившее государственное устройство. «Европа догадалась, благодаря реакции, что представительная система - хитро придуманное средство перегонять в слова и в бесконечные споры общественные потребности и энергическую готовность действовать» (6, 74).

Герцен не отрицает, что республика, демократия представляют «более удобную форму для новых идей, нежели монархия» (6, 75), но он считает их, тем не менее, палиативными средствами, не решающими главную задачу - освобождения народа от духовного и материального рабства. Вот почему он относит демократию по преимуществу к настоящему . Она, по Герцену, - «борьба, отрицание иерархии, общественной неправды, развившейся в прошедшем», но не путь в будущее : демократия «не может ничего создать, это не ее дело». Демократы, по мнению Герцена, знают только, чего они не хотят, «чего они хотят, они не знают», в демократии нет действительного творчества. Начав создавать, она теряется «в ученических опытах, политических этюдах» (6, 77).

Критическое отношение Герцена к демократии и тогдашним демократам объясняется достаточно просто: всеобщие выборы во Франции показали, что неразвитый народ - крестьянство в особенности - руководствуется не разумом, а воспоминаниями. Надобно знать, подчеркивает Герцен, что народ французский не имеет ни малейшего понятия о свободе, о республике, но имеет бездну национальной гордости; он любит Бонапартов и терпеть не может Бурбонов. Бурбоны напоминают ему корвею (барщину - И. П.), Бастилию, дворян; Бонапарты - рассказы стариков, песни Беранже, победы...» (6, 83).

Проблема демократии для Герцена вновь упирается в проблему «двойства» - разности развитий сознательного меньшинства и основной массы народа. Право выбирать здесь ничего не решает, как, впрочем, и другие политические средства.

Перед нами - точка зрения социалиста сен-симонистского толка, уверенного, что будущее возникает в жизни «вне политики», вернее, оно явится итогом всех политических и социальных устремлений, «возьмет из них нитки в свою новую ткань» (6, 78). Но вслед за этим - гениальное прозрение, значение которого не поняли ни Маркс и Энгельс, ни их последователи. «Исполнение социализма представляет... неожиданное сочетание отвлеченного учения с существующими фактами. Жизнь осуществляет только ту сторону мысли, которая находит себе почву, да и почва при том не остается страдательным носителем, а дает свои соки, вносит свои элементы. Новое, возникающее из борьбы утопий и консерватизма, входит в жизнь не так, как его ожидала та или другая сторона. Оно является переработанным, иным...» (6, 78).

Перед нами гениальное предвосхищение будущих судеб социализма. Подчеркивая, что теоретические построения никогда не осуществляются так, «как они носятся в нашем уме», что между «логическими сферами» и политической практикой существует сложное, каждый раз оригинальное взаимодействие, Герцен закрывал, разумеется, в теории дорогу якобинскому революционизму с его уверенностью, будто он воплощает непосредственно социальную идею в жизнь. «Жизнь осуществляет только ту сторону мысли, которая находит себе почву..., - отвечает якобинцам Герцен. Новое осуществляется не так, как его представляли, оно является переработанным, иным », своего рода равнодействующей «борьбы утопий и консерватизма».

История XIX-XX в. показала, что новый общественный строй, необходимость (если не неизбежность) которого доказывали Маркс и Энгельс, не пришел на смену капитализму: экономическое освобождение рабочего класса было осуществлено и осуществляется на других путях, нежели пролетарская революция. Прав был Герцен: «Жизнь осуществляет только ту сторону мысли, которая находит себе почву». Впрочем, надо сказать, что утопия не равна иллюзии. Марксизм как идеология социализма расширил горизонт рабочего движения, способствовал выходу его на политическую арену.

Нежелание Герцена мыслить современную ему политическую действительность в категориях буржуазного «реализма», ориентация на социализм приводит его к отрицанию государства и государственности вообще. Такое воззрение можно назвать анархизмом. Однако несмотря на все сходство с анархизмом точку зрения Герцена все-таки нельзя полностью отождествить с бакунизмом. Отличие, оказавшееся малозначимым для современников, все-таки существовало.

Отрицание политики, государственности у Герцена было связано со стремлением делегитимизировать существующую власть, в отправлении которой народ в силу недостаточности своего развития практически не участвует. Главной для Герцена в этом отрицании является проблема повзросления народных масс, их перехода «из мира нравственной неволи и подавторитетности» в «мир свободы в разуме ». У Бакунина же отрицание государства приняло доктринальный характер, стало его идеологическим credo. Вовсе не случайно, что именно Герцен, в отличие от Бакунина, сумел пересмотреть свое отношение к государству. «Из того, что женщина беременна, никак не следует, что ей завтра следует родить. Из того, что государство - форма преходящая , не следует, что эта форма уже прошедшая ... Можно ли говорить о скорой неминуемости безгосударственного устройства, когда уничтожение постоянных войск и разоружение составляют дальние идеалы? И что значит отрицать государство, когда главное условие выхода из него - совершеннолетие большинства» (20, 591).

Несомненно, появление Интернационала стало вехой в идейной эволюции Герцена. Но эту веху нельзя правильно понять, если, как Ленин, не принимать во внимание предыдущую позицию русского мыслителя. Благодаря Интернационалу Герцен укрепляется в своем отрицании якобинских переворотов. «Неужели, - вопрошает он, - цивилизация кнутом, освобождение гильотиной составляют вечную необходимость всякого шага вперед?..» (20, 585). И далее: «Взять неразвитие силой невозможно. Ни республика Робеспьера, ни республика Анахаренса Клоца, оставленные на себя, не удержались, а вандейство надо было годы вырубать из жизни» (20, 590). Рабочий интернационал Герцен ставит высоко не потому, что он - рабочий : точка зрения пролетарского социализма осталась, как и прежде, чуждой ему. Рабочие, по Герцену, составляют лишь «македонскую колонну» трудящегося народа.

Интернационал - и в этом Герцен усматривает важнейшее значение - наносит решающий удар по романтическим фигурам заговорщика и революционера. «...Общее постановление задачи не дает ни путей, ни средств, ни даже достаточной среды. Насилием их не завоюешь. Подорванный порохом, весь мир буржуазии, когда уляжется дым и расчистятся развалины, снова начнет с разными изменениями какой-нибудь буржуазный мир . Потому что он внутри не кончен и потому еще, что ни мир построяющий, ни новая организация не настолько готовы, чтобы пополниться осуществляясь» (20, 577). Повзросление рабочего движения в том и заключается, согласно Герцену, что благодаря организации рабочие и их лидеры становятся способными сознательно выбирать пути и средства борьбы за социализм. «Между конечными выводами и современным состоянием есть практические облегчения, компромиссы, диагонали пути. Понять, которые из них короче, удобнее, возможнее - дело практического такта, дело революционной стратегии» (20, 583).

Повторим: перед нами новое, более богатое и перспективное видение истории и политики. Либеральный социалист Герцен неизмеримо более точно, чем тогдашние и последующие марксисты, определяет суть политики рабочего движения как действующего лица европейского прогресса. Придавая первостепенное значение социальной проблеме, борьбе рабочего класса, он трезво учитывает данное состояние общества («буржуазного мира») и пролетариата, признает множественность путей развития рабочего движения. Его политическая концепция учитывает консервативную роль буржуазии и прогрессивные потенции рабочего класса, располагаясь сама, используя выражение К. Росселли, «по диагонали между этими силами» (80).

Напомним, что эта точка зрения на решение социального вопроса возникает в контексте идеологии Просвещения с ее утверждением свободы личности наиболее значимой моральной и политической ценностью. Как либеральный социалист Герцен придерживается широкого взгляда на политику, относя к сфере политического определение прав собственности и их границ, принципов справедливого социального строя, а также характера отношений распределения. Однако при всем этом прогрессивное осуществление свободы и разума в отношениях между людьми остается для него первенствующим.

Идея социализма как истина политической науки имеет, уверен он, универсальное значение, т. е. пригодна для самых разных обществ, поскольку выражает потребности человеческой природы. Одновременно социализм, по Герцену, - это не статичный и абстрактный идеал, который может реализоваться в результате удачного политического переворота («Посадите Прудона министром финансов, президентом, он будет Бонапартом в другую сторону» (6, 125)). Социализм это развивающаяся идея, которая реализуется только в тех пределах, в каких общество в целом способно возвыситься до него, разрешая шаг за шагом практическим путем социальные вопросы. Отсюда проповедь, обращенная ко всем - к работнику и хозяину, земледельцу и мещанину, то, что было совершенно неприемлемо для Ленина и что он относил за счет пережитков мелкобуржуазного социализма Герцена.

По Ленину, обратив свои взоры к Интернационалу, Герцен сделал шаг вперед к «научному социализму», хотя еще сохранил «родимые пятна» старого воззрения. Однако следует подчеркнуть, что ленинская оценка писем «К старому товарищу» - целиком продукт его пролетарски-якобинского видения путей развития социализма. В противоположность этому видению Герцен решительно отрицает благодетельность насильственных революций. По его убеждению, «...великие перевороты не делаются разнуздыванием дурных страстей» (20, 592). После 1848 г. он не верит «в серьезность людей, предпочитающих ломку и грубую силу развитию и сделкам». «Апостолы нам нужны прежде авангардных офицеров, прежде саперов разрушенья - апостолы, проповедующие не только своим, но и противникам» (20, 593).

С марксистской позиции классовой борьбы «апостолы, проповедующие не только своим, но и противникам», не нужны - они расслабляют волю революционного пролетариата, подрывают веру в его историческое предназначение творца нового строя. Но либеральный социалист Герцен не верит в привилегированность рабочего класса как единственного носителя идеи социального обновления. Единственность означает для него насилие по отношению к другим слоям общества и к старым формам жизни, а значит - необузданный взрыв страстей, хаос и разрушение. «Разгулявшаяся сила истребления уничтожит вместе с межевыми знаками и те пределы сил человеческих, до которых люди достигли во всех направлениях... с начала цивилизации» (20, 593).

Якобинец не страшится такого развития событий. Для него не существует ценностей, которыми он не поступился бы ради торжества социальной революции. Это показали французские якобинцы конца XVIII в., а впоследствии русские большевики, пролетарские революционеры начала XX в. Они «убеждали» общество в преимуществах своего идеала диктатурой и насилием. Позиция Герцена принципиально иная. «Новый водворяющийся порядок,- уверен он, - должен являться не только мечом рубящим, но и силой хранительной. Нанося удар старому миру, он не только должен спасти все, что в нем достойно спасения, но оставить на свою судьбу все немешающее, разнообразное, своеобычное» (20, 581).

В отличие от марксистов Герцен не верит в социализм, понимаемый как диктат революционного меньшинства. Социализм для него - результат убеждения, пронесенного через длительный исторический опыт. Отсюда актуальность проблем культуры и морали общества, без которых освобождение является химерой, переходит от одной формы зависимости к другой. Интернационал потому и привлек внимание Герцена, что он увидел в нем начало процесса морального и умственного подъема масс, сочетавшегося с реформой социальных отношений на основе принципов справедливости. В свете нового политического опыта он еще больше утверждается в мысли, что социализм невозможен без сознательного усилия масс. Его не оказалось в 1848 г. Теперь же, в 1869 г., ситуация, надеется Герцен, начинает кардинально меняться: требования духовного порядка стали проявляться в самой гуще рабочего движения, которое раньше было всего лишь непосредственной реакцией на нищенское существование.

Подведем итоги. Духовная драма либерального социалиста Герцена была отражением морального и интеллектуального кризиса мыслителя, осознавшего после 1848 г. невозможность борьбы за свободу, равенство, разумную жизнь и т. п., оставаясь на почве идеалов и практики Французской буржуазной революции конца XVIII в.

Разорвав с якобинской традицией в социализме, Герцен, однако, не пошел вслед за Марксом и Энгельсом к признанию пролетариата единственной силой социального освобождения. Единственность выражения идеи социализма - партией, социальным слоем, классом - была ему глубоко чужда. Она, по Герцену, неизбежно вела к предпочтению ломки и грубой силы при преобразовании, к разнуздыванию диких страстей.

Как либеральный социалист Герцен ищет и не находит в Европе сил, практические интересы которых были бы шире интересов одного класса. Отсюда трагическая нота в ряде его работ середины XIX в. Главная из них - «С того берега», где Герцен формулирует свое понимание уроков революции 1848-1849 гг., принципиально отличное от марксова. Выходом из идейного и нравственного кризиса стал поворот его к русской, к крестьянской общине. В ней он увидел ключ к решению проблем, поставленных развитием европейского общества. В качестве социалистической доктрины «русский социализм» Герцена был, без сомнения, утопией. Но утопия - не ложь. «Русский социализм» Герцена стал исходным пунктом крестьянски-демократической идеологии в России - течения, сыгравшего огромную роль в исторических судьбах нашей страны.

Спустя двадцать лет, в эпоху Интернационала, Герцен скорректирует некоторые положения своего либерального социализма, в частности, пересмотрит отношение к государству и государственности. Но и тогда его видение социализма будет в корне отличаться от марксова. В преддверии нового подъема рабочего движения он сконцентрировал свое внимание на способности пролетариев, этой, по его выражению, «македонской колонны» освободительной борьбы, остаться на почве цивилизации, сочетать обновление с «глубоким уважением к великим решениям человечества», выражаясь словами Т. Манна.

См. Капустин Б. Г. Что такое консерватизм? - «Свободная мысль». 2004. № 2. С. 47.

См. Росселли К. Либеральный социализм. Mondo Operaio. 1989. С. 26.

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 309.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 438-439.

См. Пантин И. К. Ленин - большевизм - русская революция. Вопросы философии. 2005. № 4.

Международный банковский институт

Кафедра гуманитарных и социальных дисциплин

Реферат по философии

Тема: А.И. Герцен

Исполнитель: студентка гр. 52ФК-32

Кукушкина Анна Андреевна

Руководитель: кандидат философских наук, доцент

Быданов Виктор Евгеньевич

Санкт-Петербург 2013

Введение

Александр Герцен уделял много внимания своим философским работам, главной темой которых является понимание Запада и западного образа жизни. Его волновал Запад,как своего рода мировая цивилизация, развивающаяся в определенном направлении. В конечном счете, ключевая проблема для Герцена был в том, каким образом и в каком направлении Россия должна развиваться.

Герцен - основоположник народничества и революционный демократ, всегда страстно осуждал крепостничество и самодержавие в России, призвал к утилизации старого мира. Герцен являлся сторонником атеистической позиции. Социальные и этические взгляды Герцена проникнуты антропоцентризмом, уважением к человеческой индивидуальности, к торжеству свободного человека.

Герцен - ближайший наследник декабристов и один из учителей, революционеров-разночинцев. Это был трудный путь идейного развития, он характеризовался противоречиями, обусловленными исторической обстановкой тех лет в России и на Западе, но это был процесс непрерывного идеологического роста. Герцен с пристрастием познавал научные знания о законах природы и общества. Его работа всегда была неразрывно связана с передовыми устремлениями русского общества, с освободительной борьбой народа против самодержавия и крепостничества.

1. Биография

Александр Герцен родился 25 марта (6 апреля) в 1812 году в семье богатого и родовитого дворянина Ивана Яковлева и немки Луизы Гааг. Яковлевы состояли в дальнем родстве с правящей королевской семьей Романовых. Среди предков Ивана известные бояре, воеводы, а его дед был доносчиком при императрице Екатерине I. Брак родителей Герцена не был оформлен, и мальчик был "приемным ребенком", "воспитанником" Яковлева, который придумал фамилию своему сыну- Герцен (от немецкого слова Herz - сердце) . Эта ситуация не была редкой среди знати того времени.

Яковлев любил своего сына, но его воспитанием почти не занимался, и имея замечательные способности, одаренный мальчик свободно развивался, жадно поглощая книги из отцовской библиотеки, пытливо изучая окружающую его жизнь. Истории о пожаре Москвы, Бородинская битва были, по словам Герцена, его "колыбельными песнями" и именно они научили его любить народ и родину.

В юности Герцен получил обычное дворянское воспитание на дому, основанное на чтении произведений иностранной литературы, в основном конца XVIII века. Французские романы, комедии Бомарше, Коцебу, произведения Гете, Шиллера с ранних лет пробудили в мальчике сентиментальные и романтические тона. Регулярных занятий не было, но учителя - французы и немцы - довели до мальчика твердое знание иностранных языков. Благодаря знакомству с Шиллером, Герцен был полон свободолюбивых устремлений, на развитие которых повлиял учитель русского слова Протопопов, приносивший Герцену тетради со стихами Пушкина, "Ода на свободу", "Кинжал", "Думы", Рылеева и т.д., а также Бушо, участник Французской революции.

В произведениях 30-х гг. («О месте человека в природе», 1832, и др.), которые свидетельствуют о знакомстве Герцена с вопросами естествознания, обнаруживается его стремление осмыслить единство природы и человека, материи и сознания, эмпирического опыта и рационального мышления.

Еще в детстве Герцен познакомился и подружился с Огаревым. По его воспоминаниям, сильное впечатление на мальчиков произвела новость о восстании декабристов. Под его впечатлением у них зарождаются первые, еще туманные мечты о революционной деятельности; во время прогулки на Воробьевых горах, друзья поклялись бороться за свободу. После этого случая они стали единомышленниками на всю жизнь.

Уже в 1829-1830 годах Герцен написал философскую статью о Шиллеровом Валленштейне. В этот период жизни Герцена его идеалом были Карл Моор, а затем Поза.

Юношеская любовь к свободе укрепилась в годы учебы в Московском университете, куда он поступил в 1829 году на факультет математики и физики. В университете вокруг Герцена и Огарева сгруппировался круг хороших молодых людей, которые серьезно занимались политикой и социологией. Идеи свободы, равенства, братства, образования, идеи равноправия, в том числе женского, занимали всё внимание Герцена. В глазах начальства Герцен прослыл смелым вольнодумцем, очень опасным для общества. Уже в первых статьях студента («О месте человека в природе», 1832 , и др.) и в очерке "Хоффман" (1833-1834 , опубл. в 1836) появился философский стиль написания.

В 1833 году Герцен окончил с серебряной медалью университет и стал работать в Московской экспедиции Кремлевского строения, и из-за достаточного количества свободного времени для творчества, Герцен планирует издание журнала.

июля 1834 был арестован Огарев, пойманный в круге молодых людей, которые пели песни Соколовского, "наполненные гнусными и злоумышленными выражениями против верноподданнической присяги". Затем, в ночь с 20 на 21 июля был арестован после обыска в доме Яковлева и Герцен. 31 марта 1835 всем пойманным был объявлен приговор, в котором Герцена отправляют в ссылку служить в Пермскую губернию. Благодаря своему молодому, крепкому здоровью, Герцен легко пережил одиночество тюремного заключения, считая несправедливым свое гонение, но всё же вспоминает об этом как о времени личного роста и духовнoго укрепления. Во время пребывания в тюрьме он писал, изучал итальянский язык, читал о житии святых. В тюрьме начинается полоса мистических настроений, поддержанных в особенности глубокою любовью к Наталии Александровне Захарьиной. Герцен начинает переписываться с ней из тюрьмы и передает ей один из его первых литературных произведений- легенду о Феодоре. В тюрьме он также делает наброски рассказа "Германский путешественник", где описывается история о мнимой встрече с Гёте, и это уже отражение другого настроения пути Герцена, его художественного призвания. В годы изгнания Герцен столкнулся лицом к лицу с мерзкой бюрократической чиновничьей средой, и жизнью порабощенного народа.

апреля Герцен приехал в Пермь, но вскоре был переведен в Вятку, куда он прибыл 19 мая 1835. 1 июня он был назначен переводчиком губернского управления. Статистический комитет учреждения в провинции открыл возможность Герцену начать более значимую работу, и Герцен представил себя в обществе состоятельным и образованным молодым человеком из столицы, тем самым сгладив тягости воинской повинности: его принимают везде, он посещает епископа, с которым говорит о православии и католицизме, его приглашают быть почетным гостем на экзамене в школе и т.д. Но вскоре вокруг Герцена формируется круг молодежи, которые оценили его за горевший в нем энтузиазм к миру мысли и чувства, и в свою очередь, он находит в лице изгнанного архитектора - художника А. Витберга человека, перед авторитетом сердца и высоким идеализмом, которого он восхищается. Во время ссылки в Вятке, Герцен продолжает переписываться со своей кузиной, Н. А. Захарьиной, которая впоследствии стала его женой. В Вятке Герцен закончил статью о Гофмане, опубликованной в № 10 "Телескопа" за 1836, переработал "Германского путешественника" и легенду о св. Феодоре, пишет "Вторую встречу" или "Человек в венгерке". Работы которые не дошли до нас: мистический рассказ "Там", "Третья встреча" или "Швед" (o Витберге).

Когда с 1838 году в Вятке, как и в других провинциях, появились "Губернские Ведoмости" Герцен был, естественно, их редактором и организатором. Он поместил здесь начало монографии о вятских инородцах и несколько других этнографических материалов. Он также должен был принять участие в устройстве Вятской публичной библиотеки и даже говорить торжественную речь о её открытии. Это было накануне его отъезда из Вятки. Освобождение от службы было неожиданным. Во время путешествия в 1837 году, наследника престола, впоследствии императора Александра II, по поручению Тюфяева, Герценом была организована выставка по местным краям, в которой он достиг хорошего результата. 18 мая Наследник посетил выставку, и она ему очень понравилась, и по настоянию сопровождающих будущего императора Жуковского и Арсеньева, о заслугах молодого организатора выставки было доложено министру внутренних дел.

ноября того же года Герцена переводят во Владимир на Клязьме. Его жизнь здесь стала продолжением жизни в Вятке. Герцен стал главным редактором газеты "Губернские Ведомости", вел оживленную переписку с Наташей, которую он увез тайно из Москвы и и женился 10 мая 1838; этот момент был подробно описан в "Былом и думах". Письма этого периода у Герцена полны выражения совершенной гармонии и душевного счастья. " Это был период романтизма в моей жизни, - резюмирует позднее Герцен вятскo-владимирский период: - мистический идеализм, полный поэзии, любовь, всепоглощающее и всенаправляющее чувство."

июля 1839 с Герцен был освобожден из-под надзора полиции. Осенью он приезжает в Москву и встречается с людьми, которые в скором времени сольются в знаменитый круг западников сороковых годов. В конце 1839 в Санкт-Петербурге Герцен суетится о возведении в чин, который давал право дворянства, и это ему удалось. 29 февраля 1840 Герцену присвоено звание коллежского асессора в Министерстве внутренних дел и тем самым приобретает право на то, чтобы жить везде.

В конце марта он, его жена и первенец навсегда уехали из Владимира. Жизнь Герцена за 1834-40 года в провинции прошла не зря. Со своей стороны Герцен взял огромный запас большого жизненного опыта и наблюдений провинциальной жизни общества, впоследствии, обработанного для своих литературных работ и, наконец, просто жил молодой, но очаровательно красивой жизнью, поскольку она была проникнута высокими духовными интересами с чувством братства и горячей чистой любовью.

В середине мая 1840 Герцен прибыл на службу в Санкт-Петербург, но был немного отвлечен от службы, его занимало другое - наблюдения, чтение и литературные произведения. В 1840 году Герцен вернулся в Москву. Здесь он столкнулся со знаменитым гегелевским кружком Станкевича и Белинского, которые защищали мысль о полной рациональности всей действительности. Увлечение философией Гегеля достигло предела, понимание гегельянства было односторонним, с чисто русской прямотой. Герцен также увлекся Гегелем, но тщательное изучение его работ, дало результат полностью обратный тем, которые сделали сторонники разумной действительности. Между тем, в русском обществе процветает, наряду с идеями немецкой философии, социалистические идеи Прудона, Кабе, Фурье, Луи Блана; они имели влияние на группы литературных кругов того времени. Большинство приятелей Станкевича приблизились к Герцену и Огареву, формируя лагерь западников, другие присоединились к лагерю славянофилов, во главе с Хомяковым и Киреевским. Несмотря на взаимное непонимание и споры, у обеих сторон во взглядах было много общего и, прежде всего, по мнению Герцена, общим было «чувство безграничной любви, охватывающее всё существование любви к русск. народу, к русск. складу ума». Противники, «как двуликий Янус, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно». «Со слезами на глазах», обнимаясь друг с другом, разошлись недавние друзья, а теперь принципиальные противники, в разные стороны.

В 1842 году он смог получить разрешение на выезд в Москву. Годы жизни в Москве (1842-1847) были важным и плодотворным этапом его духовного роста и литературной деятельнoсти. За эти годы Герцен написал несколько больших философских произведений, таких как повести "Сорока-воровка", "Доктор Крупов" и роман " Кто виноват? ", в котором главной темой является осуждение рабства в России.

мая 1846 умер И.А. Яковлев и Герцен стал наследником крупного состояния. Принимая наследие, Герцен освободил всех крепостных Яковлева, несколько десятков семей. Сумма наследства давала возможность выехать заграницу. После долгих хлопот Герцен добился освобождения из-под полицейского надзора и возможности получить загранпаспорт, который был выдан ему 9 декабря 1846. Герцену вместе с женой и тремя детьми был предоставлен отпуск в течение 6 месяцев для поездки в Италию и Германию для лечения жены. О Париже, куда на самом деле собирался Герцен, в паспорте не было упомянуто.

В 1847 году Герцен с семьей покинул Россию и начал свое долгое путешествие по Европе. Наблюдая жизнь западных стран, он записывает свои личные впечатления в свои историко-философские исследования («Письма из Франции и Италии ", 1847-1852 , " С того берега " , 1847-1850 , и др.).

В 1848 году Герцен принял участие, однако, пока только теоретическое, в парижской революции, подружился с Прудоном и другими видными деятелями революции и европейского радикализма. Впоследствии он был другом Гарибальди и другими и одно время с Прудоном издавал газету «Ami du peuple»; к тому времени пребывания Герцена в Париже относится и печальная история увлечения его жены поэтом Гервегом. По просьбе полиции, Герцен был вынужден покинуть Францию??, и переехать в Швейцарию, где он прижился. В эти годы Герцен переживал мучительный идейный кризис. Он видел жестокую расправу буржуазных правительств с обманутыми народными массами, «отвратительное торжество» победителей, пережил разгром революционных надежд. Он понимал, что без новой революции нет дороги к народному, счастью, но не видел силы, способной возглавить борьбу. А рабочий класс в то время не был ещё такой силой в России.

Но и в годы духовного кризиса Герцена не покидала вера в великое будущее России. Позднее он выступил как идеолог «крестьянского» утопического социализма, считал, что Россия после уничтожения крепостного права, минуя капиталистический путь развития, через развитие крестьянских общин, придёт к социализму. В крестьянской общине он видел «ячейку социализма», в крестьянине - прирождённого социалиста, «человека будущего».

В 1852 Герцен поселился в Лондоне. К этому времени его воспринимали как первую фигуру русской эмиграции.

Нoвый государь Александр II встречен был исключительными надеждами на перемену правительственнoй внутренней пoлитики, и уже 10 марта 1855 Герцен пишет новoму Гoсударю открытoе письмo, вскoре распрoстранившееся и в России и производившее большое впечатление. Oно несло в себе призыв, вo имя любви к нарoду русскoму, дать свoбоду слoву, освoбодить крестьян и отменить телесные нaказания. В то же время у Герцена возникает мысль, и он энергично принимается за ее исполнение - издавать периодические сборники статей, посвященных русскому освобождению. Сборники получили название литературного альманаха декабристов - «Полярная Звезда» - и носили обложку с виньеткой, изображавшей профили пяти казненных декабристов. Эпиграфом был пушкинский стих: «Да здравствует разум». Первая книжка вышла 20 июля (1 августа) 1855 г. и затем «Полярная Звезда» выходила по 1862 г. почти ежегодно. В «Полярной звезде» печатались статьи Герцена и отрывки из его «Былого и дум», такие запрещённые царской цензурой произведения, как письмо Белинского к Гоголю, «Вольность» и «Деревня» Пушкина, стихи Лермонтова, вольнолюбивые произведения Огарёва, к тому времени приехавшего в Лондон. Также вместе со своим другом Огаревым Герцен стал издавать революционную газету «Колокол», который приобрёл огромное влияние, сыграв исключительную роль в революционной истории России. Герцену присылалось сo всех кoнцов страны мнoжество различных материалoв, разoблачавших язвы и урoдства русскoй жизни.

В 1869 г. вышла еще одна книжка «Полярной звезды». Во вступительной статье Герцен яркими чертами рисовал нравственный ужас минувшего и призывал к объединению и труду для утверждения освободительных начал. Подчеркивая, что он остается социалистом, Герцен тем не менее стремился создать широкое поле для всех оттенков и направлений свободной русской мысли и приглашал к сотрудничеству «европейцев и панславистов, умеренных и неумеренных, осторожных и неосторожных». Гвоздем «Полярной Звезды» были всегда статьи и заметки самого Герцена, очень много места отводилось запретной литературе минувшего царствования (произведения Пушкина, Лермонтова, Рылеева, письма Белинского и многое другое), материалам о декабристах и других нецензурных в то время эпизодах русской истории. Огарев вел отдел «Русские вопросы», подписываясь первое время буквами P. Ч.

Герцена порадовало сочувствие его изданию со стороны Гюго, Маццини, Мишле и Прудона; вскоре стали приходить известия о восторге, с каким встретили читатели «Полярную Звезду» и в России. Ранее Герцен раздаривал свои издания ящиками, лишь бы везли в Россию. В мае месяце 1856 г. вся масса книг пошла в продажу потоком, в России книжки «Полярной Звезды» перепродавались по 15-20 руб. С половины 1857 г. издержки вольной русской типографии стали окупаться. В 1858 г. в Лондоне открывается уже вторая русско-польская типография Свентославского и в то же время русские типографии появляются и в Германии. «Наш станoк чувствовал себя дедом», - с чувствoм гордости и удoвлетворения вспоминал потом Герцен. Кроме успеха изданий Герцена, о новом времени говорили ему все новые и новые лица, появлявшиеся в Лондоне из России. С удвоенной энергией Герцен принялся за работу и, оставив всякие утопические надежды, неутомимо выставлял на вид только немногие общественно-политические требования, как минимум, соответствующий уровню общественного сознания и моменту: освобождение крестьян, свободу печати, преобразование суда и отмену телесных наказаний. Рядом с «Полярной Звездой» Герцен начал в сборниках под названием «Голоса из России» печатать более интересные материалы и статьи, присылаемые из России. В Лондоне им кроме того выпущены: русское издание книги «С того берега»; два тома «Исторического сборника» (1859 и 1861 гг.); «14 декабря 1825 г. и Император Николай».

В 1865 Герцен покинул Англию и отправился в длительное путешествие по Европе, стремясь развеяться после очередной семейной драмы. В это время Герцен отдалился от революционеров, в особенности от русских радикалов. Споря с Бакуниным, призывавшим к разрушению государства, он писал: «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри». Эти слова воспринимаются как духовное завещание Герцена.

Осенью 1869 Герцен поселился в Париже: он предвидел быстрый рост революционной волны во Франции. Эти опасения не обманули его, вскоре вспыхнули события, которые привели к появлению Парижской Коммуны. Но дожить до этого первого опыта диктатуры пролетариата Герцен не смог: он заболел воспалением легких и умер 21 января 1870 в Париже и был похоронен на кладбище Пер-Лашез. Впоследствии прах Герцена был перевезен в Ниццу. На его могиле установлен памятник изображающий Герцена во весь рост: в глубокой задумчивости, скрестив руки на груди, он стоит обращенный лицом к России, полный веры в ее светлое будущее.

2. Социально- философские взгляды А. И. Герцена в его работах

1 Литературное наследие Герцена

В литературном наследии Герцена завершенные беллестрические, философские или социологических работы составляют небольшую и не самую ценную часть. Все остальное -свободный, сознательно ломающий все установленные литературные формы, рассказ-исповедь о себе и своей эпохе. «Это не столько записки, сколько исповедь», - писал сам Герцен в предисловии к своей самой главной работе - «Былому и думам», которую он писал и перерабатывал 15 лет.В этой форме письма, в свободном рассказе о своем опыте в отношении любого встретившегося факта в жизни, написаны многие книги Герцена. Отсюда его стремление облечь свою работу в виде «письма» («Письма из Франции и Италии», «Письма к будущему другу», «Письма к старому товарищу» и т. д.), записок («Записки д-ра Крупова»), автобиографических рассказов («Былое и думы»); отсюда же тесное единство литературных работ Герцена и его переписки и многочисленных дневников: личные письма и дневники его легко и непосредственно переходят в литературные работы. Предпосылкой этой манеры Герцена является его поразительная и редкая в литературе искренность. В этой искренности можно отметить оттенок старого барства, сознание своей «избранности», признание важности и общественного интереса своих личных переживаний. Тем не менее, риск фальшивых нот, связанных с этим, Герцен преодолел с глубокой серьезностью и страстью по отношению к основным проблемам жизни.

В русской литературе, никто кроме Толстого не сказал так беспощадно о себе и своих близких, как Герцен. Но история Толстого была проникнута нравоучительными тенденциями. У Герцена этих тенденций не было никогда. Гегелевская диалектика и фейербаховский материализм освободили Г. навсегда от попыток стать в позу морального проповедника. Его художественный рассказ не преследует другой цели, как показать и понять жизнь как она есть.

И в этом oн достигает удивитeльнoй силы. «Все эти дни, - писал Тургенев, - я находился под впечатлением той части, «Былого и дум» Герцена, в которой он рассказывает историю своей жены, ее смерть и т. д. Все это написано слезами, кровью: это - горит и жжет. Так писать умел он один из русских». Эту характеристику следует отнести не только к указанной части «Былого и дум» и не только к «Былому и думам». Сила чувств и сила изобразительных средств Герцена в том, что «горят и жгут» не только страницы посвященные его личным переживаниям. Его художественные характеристики людей, событий и целых эпох в некоторых случаях непревосходимы по глубине проникновения, тонкости восприятия, меткости удара. Он достигал той же выразительности, когда его рукой водила ненависть к Николаю I, Наполеону III, русскому крепостнику и европейскому мещанину, или любовь к декабристам, к Белинскому, к Орсини, к народной массе, творившей революцию 1848. Эта сила оставляла его только тогда, когда он переставал понимать движущие силы и психологию того или иного общественного движения: это в равной степени относится к деятелям 60-х гг. в России (Чернышевский, Добролюбов, молодая эмиграция) и деятелям марксистского социализма в Европе.

Бесстрастная история, сухие факты, логическое сравнение идей, систем, тенденций - были глубоко чужды литературному стилю Герцена. Переживший очень тяжелую личную жизнь, ставший близким свидетелем и участником драматических моментов в мировой истории, Герцен воспринимает жизнь как постоянно развивающуюся драму, иногда прерываемую комическими эпизодами и часто переходящую в безнадежную трагедию. Его художественная сила заключалась в том, что он переносил на свои страницы куски этой драмы, также как их преподносила жизнь, не смазывая и не сглаживая, не стесняясь на той же странице плакать и восхищаться, бичевать и весело смеяться, любить и возмущаться. Его работы полны исторических портретов, сцен и эпизодов.

Что-то здесь может показаться шуткой, но это не так. Его эпизоды, сцены и анекдоты неизменно переходят в социальные характеристики быта, уклада правительственной и общественной жизни. Страстное отношение к основным проблемам жизни и общества, широта кругозора и образования, впитавшее в себя Вольтера и Гегеля, Фейербаха и Сен-Симона, совершенное понимание революционных движений своего времени, знакомство со всеми лидерами демократического движения, блестящее остроумие и большой литературный талант сделали то, что в своих работах Герцен оставил нам не только философские, социологические и политические конструкции, но и непревзойденную художественную летопись жизни исканий, падений и взлетов, побед и поражений своего поколения, поколения, родившегося накануне падения Наполеона I и сошедшего со сцены накануне Парижской коммуны. Великое и малое, трагическое и комическое в персонажах тех дней закреплено художественным пером Герцена на поразительно написанном фоне крепостной России. Большое разнообразие стран, событий, людей, культурных традиций, среди которых жил Герцен, повлияло на его стиль и язык. Стилистика и язык Герцена далеко отходит от простых школьных правил. Он не боится ломать фразу, вставлять в нее французские, немецкие, итальянские выражения и слова, руссифицировать последние, прервать изложение какого-либо факта длинным рассуждением «по поводу», а теоретическое рассуждение - анекдотом из времен Екатерины II или отрывком из беседы с Прудоном. Язык его произведений такой же, как и в его личных письмах, и чувствуется, что это - живой, естественный разговорный язык, который не трудно шлифовать, прежде чем положить на бумагу. За этим стилем и языком стоит большая и несомненно барская культура, осложненная пристальным изучением немецкой философии и живым общением с редакциями и политическими клубами 1848г. Это сочетание сильно обогатило словарь Герцена и дало ему смелость и свободу распоряжаться этим словарем вне всяких образцов.

А это, в свою очередь, усиливает впечатление искренности, правдивости, разнообразия и тяжести повествования Герцена. «Язык его, - писал Тургенев, - до безумия неправильный, приводит меня в восторг: живое тело...». По блеску, остроумию, страсти, разнообразию приемов, свободе и остроте обсуждения самых разнообразных и глубоких вопросов человеческой жизни и истории- художественные страницы Герцена находятся на высших достижениях мировой литературы.

2 Социальные взгляды Герцена

Революционная деятельность Александра Ивановича Герцена и его яркое литературно-философское творчество, одна из самых славных страниц в истории русского освободительного движения и русской демократической культуры.

А. И. Герцен, наряду с Н. П. Огаревым и В. Г. Белинским, выступил во второй четверти XIX века как великий мыслитель и материалист, революционер и демократ, пламенный борец против самодержавия и крепостничества.

К философским произведениям Герцена как правило включают следующие: «Дилетантизм в науке», 1842-1843, «Письма об изучении природы», 1845-1846, «С того берега» 1847-1850, «Роберт Оуэн» (1860, вошло как глава в «Былое и думы»), «Письма к противнику», 1864, «К старому товарищу», 1869, «Письмо к сыну - А.И.Герцену» (о свободе и вере), 1876. Более того, чисто философским темам посвящены только первые два из вышеперечисленных произведения, в остальных на первый план поставлены социальные и этические вопросы.

Тем не менее, философский аспект творчества Герцена Чрезвычайно интересен для рассмотрения. Большое влияние на него оказали социалистические идеи Сен-Симона, образовательные идеи Руссо, философские взгляды Шиллера, научные работы Гете, Гегеля, Фейербаха и Прудона, среди русских философов можно выделить Хомякова, хотя отношение Герцена к славянофилам в разные периоды было разным.

Философская концепция Герцена сосредоточена главным образом на социальной стороне общества, но ни в коем случае эта сторона не обособляется от остальных сторон мира. Для Герцена проблемами, на которых он, по словам Зеньковского, сосредоточил все свое внимание, стала тема личности и социально-этическая тема.

Вне зависимости от позиции, которой придерживался Герцен в философии, его место в русской культуре значительно и как истинный гражданин и человек всю жизнь отдавший людям, он не мог не вызывать одинакового уважения у людей, придерживающихся подчас достаточно полярных взглядов. Известна оценка, данная Герцену В.И.Лениным, который в своей работе «Памяти Герцена» писал: «Он усвоил диалектику Гегеля. Он понял, что она представляет из себя «алгебру революции». Он пошел дальше Гегеля, к материализму, вслед за Фейербахом. Первое из «Писем об изучении природы» - «Эмпирия и идеализм», - написанное в 1844 году, показывает нам мыслителя, который, даже теперь, головой выше бездны современных естествоиспытателей-эмпириков и тьмы тем нынешних философов, идеалистов и полуидеалистов. Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед - историческим материализмом. Эта «остановка» и вызвала духовный крах Герцена после поражения революции 1848 года».

Как видно, Ленин использует биографию и историю философских поисков Герцена, чтобы подчеркнуть неизбежность перехода от идеализма к материализму в его философии.

В свою очередь, Н.О. Лосский, оспаривает Ленина в своей "Истории русской философии", указывая, что «слова Ленина выражают типичную для большевиков тенденцию рассматривать как материалиста любого автора, признающего наличие тесной связи между психическим и физическими процессами», а между тем «у Герцена можно обнаружить лишь отрицательное отношение к религии, к идее личного бога и личного бессмертия. Его взгляды нельзя отождествлять с классическим материализмом, согласно которому психические процессы пассивны и всецело зависят от материальных процессов».

В.В. Зеньковский особое внимание уделяет религиозным исканиям Герцена. И, в свою очередь, объясняет «духовную драму» Герцена его секуляризмом, потерей истинной веры.

Центральной проблемой жизни и творчества Герцена была историческая общность и различность судеб России и Западной Европы. Она приобрела острый смысл, когда, с одной стороны, в Западной Европе укрепился капитализм и народились социалистические идеи, а с другой - в России появился кризис феодально-крепостнического строя и встал вопрос о «выборе пути». Герцен с неповторимым своеобразием показал, что вокруг проблемы «Россия и Запад» группируется весь круг вопросов будущего развития России.

«Если один человек себя рассматривает как блюдо, а другой хочет его съесть - пусть ест; они стоят того, - один, чтоб быть людоедом, другой, чтоб быть кушаньем», - с горькой иронией заключает Герцен. И вместе с тем Герцен не хочет просто винить во всех бедах человечества аристократию, понятие вины здесь вообще неприменимо: «ни богатый не отвечает за богатство, найденное им в колыбели, ни бедный за бедность, оба они оскорблены несправедливостью, фатализмом».

Таким образом, Герцен развивает мысль о том, что главным источником всех бед является слепое следование традициям, заглушение в себе голоса своей совести, своего «я». Он говорит: «Наша жизнь - постоянное бегство от себя, точно угрызения совести преследуют, пугают нас. Как только человек становится на свои ноги, он начинает кричать, чтоб не слыхать речей, раздающихся внутри; ему грустно, он бежит рассеяться, ему нечего делать - он выдумывает занятие; от ненависти к одиночеству - он дружится со всеми, все читает, интересуется чужими делами, наконец, женится на скорую руку. Тут гавань, семейный мир и семейная война не дадут много места мысли; семейному человеку как-то неприлично много думать, он не должен быть настолько празден». В приведенном выше отрывке видна одна из основных идей социальной философии Герцена, - неприятие и глубокое отвращение к мещанству. Герцен достаточно едко иронизирует, задевая при этом довольно чувствительную точку: мало что так угнетает человека, как сознание никчемности и бессмысленности собственной жизни.

Герцен, безусловно, принадлежит к числу экзистенциальных мыслителей, так как он очень остро ощущает внутренний трагизм возможности утраты человеком смысла собственного существования, осознания факта его отсутствия. В особенности данная проблема проявляется в определенные эпохи, когда поводом является разочарование в определенных процессах, имеющих место в обществе. Его герой говорит (глава «Перед грозой»): «Я не знаю в истории такого удушливого времени; была борьба, страдания и прежде, но была еще какая-нибудь замена, можно было погибнуть - по крайней мере, с верой, - нам не за что умирать и не для чего жить… самое время наслаждаться жизнью!»

Герцен в своих философских исканиях о цели жизни приходит к определенному противоречию между необходимостью жить сегодняшним днем и необходимостью жить ради будущего. Это противоречие ему так и не удалось удовлетворительно разрешить. В.В.Зеньковский объясняет драму Герцена его секуляризмом и по этому поводу пишет: «Расхождение реального бытия и сферы ценностей остается все же непримиренным у Герцена; выход из этого невыносимого дуализма, возможный лишь на почве религии, остается закрытым для него. Не проститься с натурализмом, с учением о слепоте природы, ни расстаться с категорическими императивами морального сознания не хотел Герцен, и это обрекало его на бесплодное стояние у бездны».

3. Философские рассуждения Герцена

1 Размышления о будущем России

Капиталистическое развитие России в тех конкретных условиях было неизбежно, но гуманист и народолюбец, Герцен искал для России какой-то третий путь, который позволил бы ей освободиться от крепостничества и вместе с тем избежать капитализма и господства буржуазии.

В идейных спорах 40-х годов Герцен выступал как один из вождей западников, которые, в противовес славянофилам, отстаивали прогрессивность вхождения России в «европейский мир». В 50-е годы Герцен вроде бы меняет фронт: он говорит об особом пути и особом предназначении России. Его публицистика как бы перекликается с прославленными строками Тютчева: «Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить! У ней особенная стать - в Россию можно только верить».

Но Герцен был далек от тютчевского «поэтического» славянофильства, от воспевания старины и отсталости, чем занимались официальные монархические славянофилы.

Он видел особое призвание России присоединиться к западным идеям социализма с национальными фондами России крестьянской общины и показать миру возможность нового общества без эксплуатации человека человеком.

С народными основами русской крестьянской общины и показать миру возможность нового общества без эксплуатации человека человеком.
Залогом русской социальной революции Герцен считал крестьянскую общину, отсутствие развитой частной собственности крестьян на землю, традиции коллективизма, взаимопомощи, артельности в русском народе. Русских рабочих по психологическому складу он считал теми же крестьянами и полагал, что они принципиально отличны от западноевропейских. На стихийный общинный социализм возлагал Герцен свои надежды, противопоставляя его как крепостничеству, так и капитализму. Герцен не мог не видеть многие проявления тенденций капиталистического развития России. Любопытно, что он иногда называл «обуржуазивание» дворянства или соединение феодальной эксплуатации крестьян с капиталистической, «началом распространения политической экономии». Для Герцена политическая экономия его времени ассоциировалась с именем Мальтюса и представлялась антигуманной наукой об обогащении немногих за счет многих, о способах эксплуатации труда капиталом.

Из цитаты видно, что Герцен считал главным «социалистическим» элементом общины отсутствие безусловной частной собственности на землю. Также он указывает, что принципы социализма подтверждаются наукой, но конечно же не буржуазной политической экономией его времени. Теория, которая действительно стремилась соединить науку с социализмом, уже существовала, но Герцен не мог принять ее основных положений.

Герцену казалось, что, став Россия социалистической страной, то она избежит капитализма и порождаемых им столкновений. Предсказывая торжество социализма, мыслитель писал о его конце: «Социализм разовьется во всех фазах своих до крайних последствий, до нелепостей. Тогда снова вырвется из титанической груди революционного меньшинства крик отрицания, и снова начнется смертельная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден грядущей, неизвестной нам революцией.

После крестьянской реформы 1861 года Герцен приходит к пониманию того, что России не удастся миновать капитализма, но не отказывается от мысли о том, что Россия совершит иначе переход к социализму, чем другие народы. Он считал, что не может быть одной общей формулы осуществления социалистического идеала. Отличительной чертой герценовского социализма было то, что он предпочитал такой социалистический переворот, который бы не допускал кровавых средств. Однако он понимал, что и насильственный переворот может быть неизбежным, и все же считал, что лучше не допускать подготовки к насилию. Он был против установки Бакунина на немедленный бунт и выступал за сохранение государства.

2 Проблемы, мешающие развитию России

Круг проблем, рассматриваемый Герценом, определялся прежде всего потребностями экономического развития России, поэтому важное место имела критика системы крепостнических отношений. Он справедливо утверждал, что «весь русский вопрос, по крайней мере, в настоящее время, заключается в вопросе о крепостном праве». Крепостническую эксплуатацию Герцен рассматривал как кражу помещиком труда крестьянина. Он решительно отвергал стремление крепостников доказать, что оброк необременителен для крестьянина. Сравнивая оброчные имения крупных помещиков с положением барщинных крестьян мелкопоместных дворян, он отмечал, что оброчные крестьяне лишь «менее бедные и несчастливые».

Раскрывая противоречия крепостнических отношений, Герцен показал, что существуют две различные, противоположные друг другу России: Россия крепостного народа и Россия помещиков с их самодержавным правительством. Между этими Россиями не может быть примирения. Противопоставив Россию крестьян помещичьей, дворянской России с ее политическим строем, направленным на охрану господства и привилегий дворян, Герцен открыто встал на сторону крестьянской, народной России.

Он показал обострение противоречий между крестьянами и помещиками, вызванное усилением стремления помещиков к наживе и превращение крепостного крестьянина «в разрабатываемую собственность».

Но и жестокая эксплуатация крестьян не могла, по мнению Герцена, предотвратить разорение помещиков, вывести помещичье хозяйство из кризиса. Герцен отмечает исключительно большую задолженность помещичьих имений предреформенной России. Он доказывал бесперспективность крепостнического хозяйства помещиков. Герцен разоблачал жестокие формы крепостнической эксплуатации в России. Он писал, что по другую сторону официальной России были уже «не люди, а материал, ревизские души, продажные, купленные, всемилостивейше пожалованные, приписанные к фабрике, экономические, податные, но не признанные человеческими». Русский помещик был для Герцена собственником не столько земли, сколько крестьян, крепостником, близким к рабовладельцу. В своеобразном характере русского крепостничества Герцен видел историческую почву, благоприятствующую особому - некапиталистическому развитию России к социализму.

4. "Былое и думы " как выражение общественных отношений

Рассказ о своей жизни стал частью великого революционного дела Герцена. Вершина его художественного творчества, «Былое и думы» стали великой летописью общественной жизни и революционной борьбы в России и Западной Европе на протяжении нескольких десятилетий. «Былое и думы» запечатлели облик Герцена, все пережитое и передуманное им, его искания и борьбу, его кипящую страсть революционера, его яркую мечту о свободной родине.

Записки Герцена были одной из тех книг, по которым изучали русский язык Маркс и Энгельс. К «Былому и думам», как и к публицистическим статьям и философским работам Герцена, обращался В.И. Ленин. В красочных картинах и образах «былого», в глубоких раздумьях писателя-философа, то печальных, то призывно страстных, перед нами проходит та сложная и противоречивая «духовная драма Герцена», которая, как указывал В.И. Ленин, была «порождением и отражением» целой «всемирно исторической эпохи».

«Поэт и художник, - писал Герцен в «Былом и думах», - в истинных своих произведениях всегда народен. Что бы он ни делал, какую бы он ни имел цель и мысль в своем творчестве, он выражает, волею или неволею, какие-нибудь стихии народного характера…». Эти слова целиком относятся к художественной автобиографии Герцена, которую можно назвать книгой о русском народе, его жизни, его истории, его настоящем и будущем. Это - подлинная «энциклопедия русской жизни» середины прошлого столетия. Идейное содержание «Былого и дум» исключительно велико и многосторонне. Нет ни одного важного момента в развитии передовой русской мысли того времени, который бы не был описан в повествовании Герцена.

Жизнь передового русского общества после поражения восстания декабристов, идейная борьба 40-х годов, поиски правильной революционной теории, появление в русском освободительном движении разночинной интеллигенции, ее место в общественно-политической борьбе 60-х годов - каждая из этих сторон русской действительности освещена в «Былом и думах» в тесной связи с рассказом о жизни и духовном развитии самого Герцена, его неустанной борьбе с самодержавием. Самая яркая фигура 40-х и 50-х годов, Герцен, по словам Горького, «воплощает в себе эту эпоху поразительно полно, цельно, со всеми ее недостатками и со всем незабвенно хорошим».

Чувство глубокой любви к России пронизывает страницы «Былого и дум» и согревает воспоминания великого патриота о далекой родине; оно сохраняется Герценом даже в рассказах о самых мрачных днях его прошлого По словам самого писателя, в «Былом и думах» «при ненависти к деспотизму сквозь каждую строку видна любовь к народу» (письмо к И.С. Тургеневу, 18 января 1857 г.).

Глубоким, проницательным взглядом смотрел Герцен и на жизнь Западной Европы «перед революцией и после нее», видел кровавую расправу реакции с восставшим народом, торжество сытого, ограниченного буржуа-мещанина, лицемерие буржуазной демократии, прикрываемое громкой либеральной фразой, и рост массового движения революционного пролетариата «Былое и думы» показывают борьбу Герцена в огне революционных событий Запада, лондонский период его эмиграции, идейное развитие великого демократа в направлении к научному социализму.

Герцен говорил, что «Чем кровнее, чем сильнее вживется художник в скорби и вопросы современности - тем сильнее они выразятся под его кистью» (письмо к М.П. Боткину, 5 марта 1859 г.). Именно активное участие Герцена в революционно-освободительном движении, в напряженных исканиях передовой русской общественной мысли и явилось источником величайшей художественной силы «Былого и дум» и всего литературного творчества писателя.

Через свой личный жизненный опыт Герцен стремился познать закономерности исторического развития искандеровских воспоминаний исходил из тонкого, необычайно глубокого понимания происходящих событий и самой эпохи. В социальной действительности своего времени Герцен пытливо ищет силы, обусловившие наблюдаемые им явления. Этот глубокий историзм «Былого и дум» - величайшее завоевание художественных мемуаров во всей мировой литературе. Исторические конфликты и события здесь перестали служить лишь фоном автобиографического рассказа.

Стремление рассказать о своей жизни, своих впечатлениях, мыслях, чувствах всегда сопутствовало художественным замыслам и начинаниям Герцена. По словам еще молодого Герцена, для него не было «статей, более исполненных жизни и которые бы было приятнее писать», чем воспоминания (письмо к Н.А. Захарьиной, 27 июля 1837 г.). Но ранние очерки и наброски автобиографического характера не могли удовлетворить его - и не только потому, что он был не в состоянии рассказать тогда о своем участии в революционно-освободительной борьбе передового русского общества связи с непреодолимыми цензурными препятствиями.

Узость и ограниченность социальной базы, на которую опирался опыт революционной деятельности Герцена как в 30-е годы, непосредственно после разгрома декабристского движения, так и в 40-е, лишали его возможности рассматривать свою биографию в широком плане борьбы с деспотическим самодержавно-крепостническим строем. Автобиографические начинания молодого Герцена даже в лучших своих страницах неизбежно оставались в рамках художественной исповеди дворянского революционера. Перед Герценом-писателем не возникала тогда проблема выразить в рассказе о своей жизни освободительные устремления всего народа, проблема того «отражения истории», которое он сам впоследствии будет усматривать в «Былом и думах». Уровень развития революционного движения в России в 30-х и 40-х годах не позволял Герцену в борьбе передовых сил тогдашнего русского общества видеть в полной мере проявление освободительной борьбы самого народа.

Сложная творческая история «Былого и дум» отразила противоречивый путь Герцена-мыслителя и революционера в годы перелома его мировоззрения, завершившегося полной победой демократа над колебаниями в сторону либерализма.

Герцен начал писать свои мемуары в лондонском одиночестве 1852 года. Поводом, первым толчком, побудившим его оглянуться на свое былое, явилась наболевшая потребность рассказать «страшную историю последних лет жизни». Ранние замыслы записок ограничивались трагическими событиями семейной жизни Герцена. Мемуары были тогда его «надгробным памятником», в них он хотел запечатлеть все «слышанное и виденное» им, все «наболевшее и выстраданное».

В конце первой недели работы перо писателя выводит лаконичный и волнующий заголовок будущего труда - «Былое и думы». В эпиграфе одного из ранних предисловий к мемуарам Герцен написал: «Под сими строками покоится прах сорокалетней жизни, окончившейся прежде смерти». Но случилось иначе, и книга Герцена стала не «надгробием» былому, а памятником его борьбы и больших идейных побед.

«Кровью и слезами» Герцен рассказал о Западной Европе 40-60-х годов, в частности о революционных событиях во Франции в 1848 году. Один из значительных разделов мемуаров составили художественные портреты «горных вершин» европейского освободительного движения и очерки о жизни и борьбе лондонской эмиграции - пестрой «вольницы пятидесятых годов».

В серии очерков о русских общественных и политических деятелях автор «Былого и дум» запечатлел жизнь русской революционной эмиграции 50-60-х годов. История создания Вольной русской типографии и знаменитой газеты Герцена - Огарева «Колокол» переплеталась в этих очерках с выразительными художественными характеристиками и портретными зарисовками современников Герцена.

Заключительные части «Былого и дум» отразили глубокий перелом, который произошел в мировоззрении Герцена в 60-х годах. Он увидал революционный народ в самой России и «безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма». Расставаясь со своими записками, Герцен сумел передать в них предчувствие новой исторической эпохи. Последние строки мемуаров писались незадолго до писем «К старому товарищу» (1869), получивших в статье Ленина «Памяти Герцена» высокую оценку как свидетельство нового, высшего этапа в развитии мировоззрения Герцена Заключительные части и главы мемуаров ярко показывают, что Герцен приближался к пониманию исторической роли западноевропейского рабочего класса. Кончая рассказ о «былом» и настоящем, Герцен смело заглянул в будущие судьбы России и Европы.

В 1866 году, в предисловии к четвертому, заключительному, тому отдельного издания «Былого и дум», Герцен предельно четко формулировал свое понимание в основном уже написанных им мемуаров: «Былое и думы» - не историческая монография, а отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге».

Знаменательно, что это классическое определение созрело в сознании Герцена в завершающий период его длительной работы над мемуарами. Разумеется, оно применимо к «Былому и думам» и в целом, но сознательная установка писателя на «отражение истории» в своей биографии тесно связана главным образом с последними частями и главами мемуаров, содержанием которых явилась, прежде всего, общественная жизнь Герцена. Изменилось также само соотношение воспоминаний и непосредственных откликов на современность. Теперь «былое» в значительной степени сменяется в записках настоящим, воспоминания уступают место злободневным «думам» и размышлениям.

герценовский социализм революционный философский

Заключение

В большом и многостороннем опыте Герцена как писателя и борца нашли отражение значительные исторические процессы - переход к новому этапу в развитии русской революции. Одна из самых значительных фигур среди благородных революционеров, Герцен в результате долгих и мучительных поисков идеологических исканий пришел в лагерь Чернышевского и Добролюбова и закончил свою карьеру как выдающийся деятель революционного крестьянской демократии.

В. И. Ленин назвал Герцена одним из предшественников русской революционной социал-демократии. В статье "Памяти Герцена", написанной в 1912 году, Ленин с исключительной четкостью и полнотой определил место Герцена в истории русского революционного движения и общественной мысли, ведущие тенденции мировоззрения писателя, что в его взглядах и деятельности принадлежали народу.

Замечательный художник-реалист, автор всемирно-известных мемуаров и ряда других произведений, Герцен был крупнейшим журналистом, основателем вольной русской прессы за рубежом. Тонкий и проницательный критик и теоретик искусства, он оставил глубокий след в развитии русской и мировой эстетики.

В литературной борьбе своего времени Герцен играл важную роль как один из самых демократических русских писателей 40-60-х годов. В его взглядах на искусство и литературу отразились самые прогрессивные традиции русской критической и эстетической мысли, традиции Пушкина, декабристов, Белинского, эстетические принципы русской революционной демократии 60-х годов. Герцен горячо и последовательно отстаивал принципы передового реалистического искусства, справедливо усматривал в правдивом, обличительном слове художника-реалиста могучее средство революционной борьбы.

Список литературы

1.Статья В. Путинцева «А.И. Герцен и его «БЫЛОЕ И ДУМЫ» (электронная версия)

2.Мусский И.А. «Сто великих мыслителей». М., 2002 г.

.В.И. Ленин, Сочинения, т. 18, с. 9-10.

.Н.Бердяев «Философия творчества, культуры и искусства» М., «Искусство», 1994;

.Володин В. А. А. И. Герцен в размышлениях о науке // Природа. 1987. № 4. С. 3 - 14;

.А.И. Герцен «Письма в будущее», М., «Советская Россия», 1981, «С того берега» М., Издательство Академии Наук СССР, 1965(электронная версия);

.В.В. Зеньковский «История русской философии» Л., «ЭГО» 1991;

.Краткая философская энциклопедия, М., «Прогресс», 1994;

.В.И. Ленин «Собрание сочинений» (4-е издание т. 18, с. 9-10.) , М., Государственное издательство политической литературы, 1950;

.К. Леонтьев «Избранное», М., «Московский рабочий», 1993;

.Н.О. Лосский «История русской философии», М., «Советский писатель», 1991;

.И. Нович «Духовная драма Герцена», М., «Художественная литература», 1937;

.Пипер Л. «Мировоззрение Герцена», М.- Л., 1935;

.Соколов М. В., Теплое Б. М. «Психологические идеи А. И. Герцена», Вопросы психологии», 1962, N 2;

.В. Франкл «Человек в поисках смысла», М., «Прогресс», 1990.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Основные идеи Герцена заключались в следующем. Построить в России социализм (справедливое общество) можно, если в основе нового общества будет община (крестьянская с ее коллективизмом и самоуправлением). России необходимо миновать капитализм, пороки которого разъедают Европу, а потому ей следует двигаться по некапиталистическому пути: от крепостничества - к социализму. Если в России совершится революция, то она будет не политической, а социальной, так как русский народ чужд политике. Преобразования необходимо провести с помощью радикальных реформ сверху. Он осознал всю опасность "крестьянской революции", которая в условиях России с неизбежностью приняла бы формы все разрушающего бунта. Крепостное право необходимо ликвидировать, дав землю крестьянам без выкупа, сохранив общину. Так же необходимо ввести гражданские свободы и демократическое правление.

Идеологами социалистического течения стали также Н.Г. Чернышевский, Н.П. Огарев, Н.А. Добролюбов, М.А. Бакунин. В 1852 г. А.И. Герцен уехал в Лондон и основал там Вольную русскую типографию, в которой с 1855 г. стал издавать газету "Колокол".

В последующие три десятилетия русский социализм будет занимать ведущее место в русском общественном движении.

С 1845 г. в Петербурге чиновник Министерства иностранных дел М.В. Буташевич-Петрашевский стал собирать друзей на свои "пятницы". В его кружок входили студенты, преподаватели, офицеры, литераторы, чиновники, художники и др. Убежденный последователь французского социалиста-утописта Шарля Фурье, Петрашевский пытался пропагандировать его идеи. Свою деятельность М.В. Петрашевский считал абсолютно легальной. Разрабатывал программы освобождения крестьян с землей, размышлял об образовании, организации республиканского государства, юридических новшествах. В 1849 г. Петрашевский и около 40 чел. были арестованы. Во время следствия более 250 чел. привлекались по этому делу, но смогли установить лишь "заговор идей", так как кружок не имел ни программы, ни устава. Это не помешало приговорить 21 чел. к смертной казни. После произнесения приговора и инсценировки расстрела было объявлено о замене казни бессрочной каторгой. В 1856 г. вышел на поселение в Иркутске.

Александр Иванович Герцен

(1812-1870) прожил до предела трагическую (смерть детей и жены, ссылки, преследования и разочарования), но вместе с тем и интересную жизнь, до краев наполненную думами о России, о ее лучшей будущности. В 1847г. Герцен навсегда покидает Россию, но до конца дней живет ее интересами. В 1853 г. в Лондоне он основал вольную русскую типографию, в которой стал печатать запрещенные на родине цензурой произведения (с 1855 альманах "Полярная звезда", а с 1857 по 1867, вместе с Огаревым газету "Колокол").

Первоначально Герцен рассматривал славянофильство исключительно как реакцию на попирающие национальность реформы Петра I, реакцию против петербургского периода. Саму эту критику Герцен признает отчасти правильной, но славянофилы на этом, по его мнению, зациклились, отождествив ответ с вопросом. Если славянофилы во многом превозносили византинизм, то Герцен называет его "бездонным стоячим болотом, в котором исчезли следы древнего мира". Византия для него Рим времен упадка, где личность была поймана в двойные сети: полностью была поглощена государством, неограниченной властью императора и церковью. По его мнению, "восточная церковь проникла в Россию в цветущую, светлую киевскую эпоху, при великом князе Владимире. Она привела Россию к печальным и гнусным временам. Она обучила царей византийскому деспотизму, она предписала народу слепое повиновение.". А Петр I "парализовал влияние духовенства, это было одним из самых важных его деяний.". Как видно, взгляды славянофилов и Герцена на историческое прошлое и его смысл прямо противоположны. Это подтверждают его следующие слова: "Мы свободны от прошлого, ибо прошлое наше пусто, бедно и ограничено. Такие вещи, как московский царизм или петербургское императорство, любить невозможно". Поэтому "прошлое русского народа темно; его настоящее ужасно, но у него есть права на будущее".