Святой великомученик Феодор Тирон: жизнеописание, история и интересные факты.

Месяца февраля в шестнадцатый день слово святого мученика Федора Тирона. Господи (благослови).
Во времена царствования царя Валента в Афинейских пределах и при его мужественных боярах появился некий во-ин в городе, называемом Андреокий, - сильный, дерзкий, очень богатый, по имени Федор, первый боярин среди всех, и был он возлюбленным рабом Божьим. И жил святой в том городе, где был колодец, кипящий благодатной водой. Охра-няли тот колодец звери и змеи, и множество других гадов. И каждый год царь приносил им жертву: коров двенадцать, и девиц восемьдесят, и ягнят двадцать пять. И (тогда) колодец выпускал воду, и весь народ насыщался (ею).

И вот однажды в те дни царь увидел сон, и охватил его страх, и с тревогой послал он за Федором с просьбой при-слать его воинов. И согнал (к себе) царь всех, и призвал своих бояр, которые веселились, и сказал им: "Бояре и все князья, и все собравшиеся! Кто из вас (когда-нибудь) видел сановника с копьем в руках, имеющего при себе обоюдоострое оружие и сзади оружием опоясанного? Тот (человек) первым напал на меня, и внезапно пронзил меня, и жилы це-лой не оставил". И отвечали ему князья, говоря: "О царь, владыка самовластный! Мы о таком человеке не знаем, не ведаем". Царь же исполнился гнева и ярости и сказал: "Не прейдет царство мое, пока не найдется человек тот, овладев-ший славой моей, и князья мои не сменятся".
Святой Федор, видя, что царь опечалился, сам затужил. И сказал собравшимся так: "О люди мои! Мы - воины ца-ря и пока живы, готовы умереть за него". Так сказал Федор.

Поднявшись наутро, взял он своих боевых коней, облачился в доспехи и оружие взял, и отправился по странам и племе-нам, что закона не чтут, но не нашел того, кого искал. Много дней спустя прибыл он в Сирию и подъехал к темному лесу. Пришел он на открытую поляну и обнаружил там выкопан-ный колодец, затянутый тканью, и спустился в него, и увидел в нем сарацин, числом сто, а женщин - восемьдесят и де-тей - сто. Увидел Федор, что они наги, и, схватив меч свой, напал на них. Они же, не имея оружия, стали сопротивлять-ся. И победил их Федор, и, связав, погнал их в Римскую зем-лю, где находился царь. И как увидел их царь, то вдруг узнал некоего чужеземца, которого видел во сне, и сказал: "Это царство мое Бог испытывает". И велел схватить его и отсечь ему голову. Девяносто же (человек) велел убить, а трид-цать - затворить в темницу, а детей и жен их взять в рабст-во. И был царь радостен, и в то время не приносил жертву змею. И разгневался змей и остановил воду, и были люди все опечалены этим, и скот у них подох. Увидела же мать Федо-ра, что его конь сильно жаждал воды (испить), ведь конь этот был первым в битвах. И взяла она собственноручно его под уздцы и одна пошла к колодцу. Было же то место, где он на-ходился, ужасным и страшным, из-за сильных потоков и про-пастей, через которые ей надо было перебраться, и зверей бы-ло полно. Когда же она подошла к колодцу, то увидела место это дикое и страшное и пришла в ужас. Но затем отбросила всякую женскую немощь, набралась мужества и устремилась туда. Подойдя к самому колодцу, увидела, что внизу воды ма-ло. Она привязала у берега коня, вошла (в воду) и, напоив ко-ня, вышла. Была же она женщиной с прекрасным лицом и во-лосами. И как увидел ее змей, то задумал похитить, и смотрел он на нее свирепым взглядом. И вот, когда вошла она внутрь колодца в третий раз, появился громадный змей и с громким криком схватил ее. Женщина же, увидав (змея), услышав страшный его голос, внезапно опрокинула сосуд, перемени-лась в лице и голос потеряла. И тут схватил ее змей, потащил в свое жилище и запер (в нем).
И вот пришли слуги, искавшие ее, и не нашли нигде, но на-шли привязанного коня и сосуд, стоявший у колодца. И поня-ли, что ее похитил змей, и с рыданием возвратились домой. Федор же был тогда в палатах у царя, и вернулся он в свой дом, и услышал, что плачут о матери его, и расспросил своих слуг. И сказали ему слуги: "Твоя мать, а наша госпожа, по-хищена змеем!" Слышав их плач и рыдания, Федор восклик-нул: "Увы мне, мать моя! Не нашлось никого, кто бы пришел на помощь к тебе в тот час, когда напал нечестивый змей! И я отлучился от благой твоей души, противно Богу!" И, сказав так, Федор прекратил плач, препоясался оружием и отпра-вился к колодцу, чтобы сразиться со змеем. А царь отпра-вился к Федору и увидел, что тот вооружен и хочет идти к колодцу. И сказал ему царь: "О Федор, чадо (мое), что ты не можешь сделать, то и не думай о том!" Святой же Федор ответил царю: "Ты ведь знаешь, царь, что среди всех народов, куда ты посылал меня, я мужественно (сражался) и заслу-жил твою похвалу. А теперь как я могу ради спасения мате-ри не повоевать?" И сказал царь: "Я увидел, что среди разных народов, куда я тебя отправил, ты мужественно (воевал), имея ум твердый, оружие острое и сердце бесстрашное. Добрые во-ины воевали тогда с тобой, а теперь тот вход, в который хочешь войти, слишком узок, а змей ненасытен. Нет там места, где бы против (змея) встать, ни оружие вынуть, (змей же) ползает животом и грудью по земле и невидим, не сможешь ты с ним сразиться". Федор на это ответил: "Если хочешь, владыка, ус-трой по-доброму дом мой, скот раздай вдовам и сиротам, а ра-бов освободи, коней же моих и оружие воинское держи в царстве своем. В первую субботу совершай поминовение по мне. И повели мне сотворить молитву да идти к источнику, а не расслабляй меня". Увидел царь, что он непреклонен, и, став на колена, начал молиться, говоря так: "Господи Боже! Как к наследни-кам своим Иакову и Иосифу, когда хотели они идти в Египет, ты пришел и дал власть, так услышь, Господи, голос молитвы мо-ей, избавь раба Федора от беды, от всяческих вражьих помыслов, и благослови, чтобы снова возвратился он ко мне". И, окончив молитву, сказал царь: "Чадо мое Федор, не допусти похвалы другому, да недремлющий ангел хранит тебя!" Федор прекло-нил колена свои, принял молитву отца и отправился на колодец, а царь сидел у колодца три дня и три ночи, ожидая воина.
По прошествии трех дней вошел он в палату свою, печа-лясь о воине. И призвал архиереев и сказал им: "Отцы и бра-тья, помолитесь о нем перед Богом, чтобы избавил Господь доброго воина от зверя, об опасности которого я слишком мало думал".

А раб Божий Федор проник в змеево жилище и обнаружил там свою мать, убранную золотыми и серебряными украшениями, словно девица, и двенадцать больших змей обвивали ее ноги, а перед нею (находилась) аспида морская. А старый змей восседал впереди на золотом престоле, и некоторые гады, боль-шие и малые, лежали перед ней, сторожа ее. Увидев это, раб Божий в ужас пришел. И вот увидел он свою мать, замыслил ее похитить и приблизился к ней. Но вдруг поднялись со свис-том двенадцать змей, а мерзкая аспида зашипела и облизывала свою пасть. И старый (змей) надвинулся (на него) так, что не-возможно человеку и глаза поднять на него, желая сожрать живым раба Божия. Федор же, увидев множество змей, пришел в ужас и молился, говоря так: "Господи Боже, знающий все, Властитель над всем невидимым и непостижимым, Создатель всего, услышь молитву мою, чтобы одолеть мне врагов, мерзких змей этих, и прославится имя твое святое!" И был голос ему, говорящий: "Мужайся, Федор, я с тобою!" И простер (Федор) руку свою, и пронзил змея и аспиду, и все воинство змеиное победил.

Но громадного змея не было там, он охотился в поле. И схватил Федор свою мать, говоря ей: "Выходи, мать моя, уйдем из адовых рук". И пока они говорили, возвратился громадный зверь и увидел их. Взор его был грозен и стра-шен, и в длину имел он семь локтей, а в ширину - двенадцать, да три головы. И притащил он с собой двух отроков и трех оленей, и осмотрелся нечестивый, и увидел, что жи-лище его разрушено, увидел воина, обнимавшего свою мать, и сильно рассвирепел. И гневно испустил на них дым и тьму кромешную. А раб Федор в ужас пришел и стал молиться: "Господи Боже наш, ты извел Иону из чрева кита, который, сначала пожрав его, через три дня выпустил, ты Даниила избавил от пастей львиных, так помилуй же и спаси меня и рабу свою, да одолею я змея этого!" И снова был ему голос, говорящий: "Мужайся, Федор, я с тобою!" И замахнулся (Федор) копьем, и ударил змея так, что не мог тот видеть, и пронзал утробу его, и изнутри, и снаружи.

И семь дней был Федор вместе с матерью в затворе. И молился Федор Богу, так говоря: "Господи Боже, сущий на небесах и на земле, разрушивший врата и цепи адовы, внемли молитве моей, ибо ныне слава моя в горьких пропастях пребывает, сошел я в глубины земные, да отринет жизнь моя печаль и устремится она к тебе, Господи Боже мой!" И, желая спасти его и избавить от беды, Господь Бог послал к нему архангела Михаила, и тот заставил воду течь своим путем. И повелел рабу Божию (Федору) выйти с ма-терью своею и с двумя отроками и отправился возвестить (об этом) царю. И вот появилось облако светлое и покрыло их. И потекла вода обильная, словно река, и увидели люди воду на месте том и раба Божия (Федора) с матерью его и с двумя отроками, и пошли известить об этом царя. И об-радовался царь, встретил (Федора) и стал расспрашивать, как же он убил змея и все его войско. И поставил его первым надо всеми, и с тех пор боролся (Федор) с разными на-родами и побеждал их.

А потом умер царь и Федор преставился в Пенетии Ираклийской. Царствовал там царь Ликиний, и много страданий от него принял (Федор) и усечен был им. Принял он венец (мученический) от Бога и бесов изгонял, слепым зрение давал, глухим - слух, немым - голос, а нам, почитающим его, подаст милость и щедроты, каковые дает всем, кто с упованием творит пречестную память о нем.
И подаст им Господь Бог помощь неизреченную, наполнятся (дома их) пшеницею и вином, и маслом, и всеми благами. И подаст Господь им благословение, как Аврааму, Исааку и Иакову, и да удостоит их Царства Небесного! Богу нашему (слава).

В городе Амасии, в Понтийской области, во время гонения императора Максимиа на (286-305 г.) воин Федор вместе с другими христианами был принуждаем отречься от Христа и принести жертву идолам. (Его прозвище “ти рон” по-латыни значит “новобранец”).

Когда же нечестивые служители вели других христиан за исповедание Христа в темницу, святой Феодор шел за ними вслед, наставляя их на путь спасения и укрепляя в терпении, дабы не отрекались они от Христа. Воспользовавшись ночным временем, святой Феодор зажег капище языческой богини. Нашлись люди, которые видели это и донесли на него градоначальнику. Тот привел святого Феодора к игемону Публию со словами «Господин! Этот человек пагубный, он обесчестил наших богов и сжег храм наш». Тогда игемон обратился к святому Феодору: «Тебе было велено принести жертву и каждение богам, ты же принес огонь богине нашей».- «Не отрекаюсь,- сказал святой,- я зажег храм, чтобы увидеть, что огонь прикасается к богине вашей и опаляет ее, потому что она камень!»

Разгневанный судья приказал бить святого Феодора, сказав ему: «Так отвечаешь дерзостно на кроткие слова мои, не повинуешься мне - тебя ждут за это лютые муки!» - «Не боюсь ни тебя, ни мук твоих, даже самых лютых, делай со мной, что хочешь. Надежда на грядущее благо от Бога укрепляет меня, дерзаю надеяться на венец от Господа моего; тут побои непосильные - для меня не муки. Пред моим лицом - Господь и Царь мой Иисус Христос. Он избавляет меня, а ты Его не видишь, потому что не можешь видеть умными очами». Судья, исполнившись ярости, повелел бросить святого в тюрьму, запечатать двери и уморить голодом. Вверженный в темницу, святой Феодор питался от Духа Святого. Ночью Сам Господь явился ему и сказал: «Я с тобой, дерзай, Феодор, не принимай ни пищи, ни пития земного и получишь жизнь Вечную со Мной на Небе». С этими словами Господь отошел, а святой Феодор стал петь и радоваться, и его окружили Ангелы.

Стража, услышав чудное пение и найдя двери запертыми, увидела в окнах множество юношей в белоснежных ризах, поющих вместе со святым Феодором, и донесла об этом игемону. Публий убедился, что темница заперта, и усльшал пение. Решив, что к Феодору проникли христиане, повелел воинам окружить темницу, сам отпер дверь и вошел к святому, но не нашел никого, кроме связанного мученика Христова. Тогда на игемона и на всех бывших с ним напал страх и ужас.

Выйдя из темницы, Публий повелел давать святому Феодору малое количество хлеба и воды, но святой не дотронулся до пищи. Поутру святой мученик был приведен на судилище, и опять судья сказал ему: «Послушай меня, без мук и казни вкуси от жертвы идола и будешь с нами». Святой Феодор, взглянув на мучителя, осенил себя крестным знамением и сказал: «Если ты сожжешь мое тело огнем, растерзаешь на куски, иссечешь мечами, бросишь зверям, пока во мне есть дух - не отвергнусь Имени Христа моего».

Мучитель повелел повесить святого на древо и строгать его тело железными когтями, пока не обнажились кости мученика, который по-прежнему оставался твердым и возносил хвалу Господу. На новый призыв игемона принести жертву святой мученик отвечал: «Нечестивый сын диаволов, не боишься ли ты Господа, принуждая меня оставить Бога Живаго и поклониться камню?» Судья долго молчал, затем опять спросил святого: «Что хочешь: быть с нами или со Христом твоим?» - «Со Христом моим и есть и буду, а прочее твори как хочешь!»- воскликнул с радостью святой Феодор. Тогда игемон повелел предать его огню.

Когда святого привели на место смертное, он осенил себя крестным знамением. Вокруг него развели огромное пламя, но Дух Святой прохлаждал мученика, и святой Феодор, хваля и славословя Господа, мирно предал Ему дух свой. Люди видели, как душа его, подобно молнии, вознеслась к Небесам. Некая благочестивая жена Евсевия взяла тело мученика, помазала его благовонным миром, обвила чистой плащаницей и погребла во граде Евхаитах. Амасийских. Произошло это 17 февраля около 306 года.

Лет 50 после кончины святого Федора император Юлиа н Отступник (361-363 г.), желая осквернить христианский Великий пост, приказал Константинопольскому епарху (градоначальнику) каждый день в течение первой недели поста тайно кропить кровью идольских жертв съестные припасы, продаваемые на рынках. Святой Федор в ночном видении явился Константинопольскому архиепископу Евдоксию и велел ему объявить христианам, чтобы они не покупали на рынках оскверненные припасы, но употребляли в пищу коливо (кутью), т.е. вареную пшеницу с медом.

В память этого события Православная церковь до сих пор ежегодно отмечает память великомученика Федора Тирона в первую субботу Великого поста. Накануне в пятницу после заамвонной молитвы служится молебен святому Федору Тирону и благословляется кутья.

Тропарь: Ве лия веры испра вление, во исто чнице пла мене, я ко на воде успокое ния, святой мученик Фео дор ра довашеся: огне м бо всесожже гся, яко хлеб сла дкий Троице принесе ся. Того моли твами, Христе Боже, спаси ду ши наша.

Святые и праведные Божьи служителя, как правило, относятся к священству или монашеству, как Николай Угодник или Александр Свирский, они с детства были посвящены Богу, как Матронушка Московская. Все праведники отличаются в основном подвигом нищенского существования, максимальным отказом от всех благ общества. Пребывание в постах, голоде и холоде - привычная жизнь для святых, о которых слышали и кому поклоняются православные верующие.

В чем же христианский подвиг красивого моряка, дворянина по происхождению, увешенного орденами адмирала, посвятившего жизнь служению Родине? За что воин был причислен после смерти к лику святых?

Детские годы и близкие родственники

Житие праведного святого моряка Федора Ушакова - пример полного доверия Богу как в личной жизни, так и в военных действиях. Мало кто из полководцев и адмиралов может гордиться тем, что во время их службы не было проиграно ни одно сражение, не потерян ни один корабль и среди его подчиненных нет ни одного попавшего в плен.

Адмирал Российского флота Феодор Ушаков

24 февраля по новому стилю 1745 года в деревне Бурнаково, которая находилась в Ярославском крае, родился мальчик Федор, будущий святой моряк, праведник России.

Его родителями были небогатые дворяне, ведущие благочестивый образ жизни, Федор и Прасковья Ушаковы, отличающиеся глубокой верой во Всевышнего Бога.

Высокая мораль и религиозные качества были почитаемы в этой семье, примером тому служил на то время родной дядя, а в будущем святой Феодор Санаксарский.

Храм Богоявления-на-Острову стал свидетелем крещения новорожденного Федора. В церковной школе при монастырском храме через несколько лет мальчик Ушаков постигал основы грамоты и счета, после чего 16-летний юноша был зачислен в Морской корпуса Санкт-Петербурга кадетом.

Быстро пролетели года учебы, и флот принял нового молодого мичмана.

Начало службы

Усердное отношение к службе не осталось незамеченным среди опытных моряков Балтийского флота, куда был направлен молодой мичман. Успешно овладев секретами морской практики, Федор был переведен в Азовскую эскадрилью.

В 1775 году на Черном море по указу императрицы началось создание регулярного российского флота, адмиралтейство которого располагалось в Херсоне, куда и был отправлен в 1783 году Федор Ушаков в звании капитана второго ранга.

Через два года новосозданная крепость Севастополь встречала корабль «Святой Павел», которым командовал капитан первого ранга Федор Федорович Ушаков.

Участие в военных действиях

В 1787 году российский флот под командованием капитана бригадного ранга Ушакова, имея всего 2 корабля против 17 турецких кораблей, принял бой и победил во много раз превосходившего противника.

Важно! Флотоводческий талант Федора Ушакова основывался, по словам капитана, не только на храбрости, искусном ведении боя, личных качествах, но и на Божьей помощи, к которой всегда взывал будущий святой воин.

В возрасте 45 лет Федор Федорович, контр-адмирал и командующий Черноморским флотом, отмечен князем Потемкиным в письме императрице Екатерине ІІ, как отличный воин:

Турецкое командование не могло смириться с постоянным поражением при наличии флота, дважды превосходящем по силе русскую флотилию.

Жаждущие реванша турецкие адмиралы в конце августа того же года вывели флот недалеко от нынешней Одессы, но дух страха уже охватил турецких моряков, которые бросились уходить только при виде русской флотилии. Сам командующий был на флагмане «Рождество Христово», который после сражения с тремя кораблями противника провел победоносную атаку турецкого флагмана «Капудания», чем и поставил точку победы в этом морском бою.

Победой при Тендре командующий Черноморским флотом считал дарованной Богом. В своем приказе святой воин выразил благодарность Творцу и призвал всех свободных от вахт моряков принять участие в богослужении в храме Николая Чудотворца, который был перестроен на личные средства командующего, после устроить салют, для этого задействовать 51 пушку.

Благодаря вере в Божью поддержку и умелому руководству контр-адмирала Федора Ушакова 29 декабря 1791 года между Россией и Турцией был подписан мирный договор, которому предшествовала четвертая победа около мыса Калиакрия.

Интересно! По свидетельству историков прославленный моряк после победы ежедневно присутствовал на всех храмовых службах, рассмотрение военных дел начинал только после молитвы.

В 1793 году праведный воин Ушаков получил чин вице-адмирала и крест со святыми мощами Божьих угодников.

В знаменитой Средиземноморской кампании, начавшейся в 1798 году, России и Турции против Франции в полной мере проявились не только качества великого флотоводца, но и государственного деятеля, милосердного христианина и благодетеля освобожденных народов.

После каждой победы командующий воздавал хвалу Богу в благодарственных молебнах.

Так победа при Корфу ознаменовалась большим торжеством, отмечавшимся в день Святой Пасхи выносом мощей святого Спиридона Тримифунтского.

Адмиральство

Император Павел І, взошедший на престол после смерти Екатерины, присвоил Федору Ушакову чин адмирала и полномочного представителя России в будущей республике Семи Соединенных Островов, впоследствии ставших Грецией.

Житийная икона святого воина Феодора Ушакова

Правление мудрого представителя сопровождалось миром, тишиной и спокойствием. Поддерживая военные сухопутные действия русских под руководством Суворова, моряки одержали победу над французами в Бари, после чего был отслужен молебен у мощей Николая Спасителя.

После освобождения Мальты по приказу императора черноморская эскадрилья вернулась в Севастополь.

Шел 1800 год, а через год в результате переворота на престол Российской империи взошел Александр І, изменивший судьбу морского флота России.

После перевода командиром Балтийского флота Федор Федорович жил в Петербурге, его дом был известен всем нуждающимся. Некоторые получали помощь в виде еды и одежды, другие уходили с нужным советом, осиротевшие племянники постоянно находились под опекой любящего дяди.

Политика императора, подписавшего договор с французами, болью отозвалась в сердце адмирала, и он в конце 1806 года получил положительный ответ на поданное прошение об отставке.

«Душевные чувства и скорбь моя, истощившие крепость сил, здоровья, Богу известны - да будет воля Его святая. Все случившееся со мною приемлю с глубочайшим благоговением».

Завершающие годы жизни

Подав в отставку, праведный воин поселился в деревне Алексеевке, недалеко от Санаксарского монастыря, где некогда служил его дядя.

Своими воспоминаниями о годах жизни в уединении славного адмирала России поделился иеромонах Нафанаил. По его словам, Ушаков жил без излишеств, часто приезжал на молитвенные службы, Великий пост святой воин жил в стенах монастыря, выстаивая с монахами все службы.

Монастырская казна не раз пополнялась значительными суммами ревностного верующего Ушакова.

Архиерейский собор признал легендарного адмирала святым

По состоянию здоровья адмирал не смог уйти в ополчение в 1812 году, когда началась война с Наполеоном, но помогал в тылу тем, что обосновал госпиталь на свои сбережения и этим помогал фронту.

Верный прихожанин православной церкви, истинный христианин умер 2 октября 1817 года и был похоронен около святого Федора, своего дяди.

Канонизация

Революционные действия пронеслись смерчем и над Санаксарским монастырем, разрушив часовню, установленную над мощами адмирала.

В годы Второй мировой войны в память о героических подвигах великого командира был учрежден орден имени Ушакова и принято решение о восстановлении памятника над его могилой. По найденным останкам была проведена идентификация тела и установлен новый памятник.

В 2001 году, 5 августа адмирал Ушаков, праведный воин был канонизирован как местночтимый святой, а в 2004 году, 6 октября причислен к лику праведных.

На заметку! Мощи канонизированного адмирала в 2016 году были перенесены в город моряков Севастополь.

Трижды в году православные верующие чтят дни памяти святого моряка, покровителя ВМФ России:

• 5 августа - канонизация или прославления;
• 15 октября - преставление верного сына Церкви;
• 5 июня - Собор Ростовских Святых.

Житие святого праведного воина Феодора Ушакова

Александр Радищев – русский литератор-революционер, по выражению Екатерины II, «бунтовщик хуже Пугачева», – писатель глубокий и смелый. За книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева посадили в Петропавловскую крепость. Суд приговорил его к смертной казни, которую императрица заменила лишением чинов и дворянства и ссылкой в сибирский острог. Эта книга – редчайший по силе просветительский трактат, написанный в виде путевых очерков, где и точные наблюдения путешественника, и вдохновенные лирические отступления увлекают читателя к сопереживанию и соразмышлению: что есть Россия, что для нее благо и что зло. В книгу вошли наиболее значительные произведения А.Н.Радищева: «Житие Федора Васильевича Ушакова», «Дневник одной недели», «Бова» и другие.

• Часть первая. Житие Федора Васильевича Ушакова

* * *

компанией ЛитРес .

Часть первая

Житие Федора Васильевича Ушакова

Алексею Михайловичу Кутузову

Не без удовольствия, думаю, любезнейший мой друг, воспоминаешь иногда о днях юности своея; о времени, когда все страсти, пробуждаяся в первый раз, производили в новой душе не стройное хотя волнение, но дни блаженнейшие всея жизни соделывали. Беззаботный дух и разум неопытностию не претили в веселии распростираться чувствам, чуждым скорбного еще нервов содрогания. Да и самая печаль, грусть и отчаяние скользили, так сказать, на юном сердце, не проницая начальную его твердость, когда нередко наиплачевнейший день скончавался веселия исступлением. Отвлеки мысленно невинную часто порочность из деяний юности, найдешь, что после первых восторгов веселия подобных в жизни своей не чувствовал. Первое веселие назвать можно вершиною блаженства, и потому только, что оно первое; последующее уже есть повторение, и нечаянности приятность его не живит. Не с удовольствием ли, мой друг, повторю я, воспомянешь о времени возрождения нашей дружбы, о блаженном сем союзе душ, составляющем ныне мое утешение во дни скорби, и надеяние мое для дней успокоения. Не возрадуешься ли, если узришь паки подавшего некогда нам пример мужества, узришь учителя моего по крайней мере в твердости. Воспомяни, о мой друг! Федора Васильевича, сгораема внутренним огнем, кончину свою слышавшего из уст нельстивого своего врача и к тебе, мой друг, к тебе прибегающего на скончание своего мучения… Воспомяни сию картину и скажи, что делалось тогда в душе твоей. Пиющий Сократ отраву пред друзьями своими наилучшее преподал им учение, какого во всем житии своем не возмог.

Таковые размышления побудили меня описать житие сотоварища нашего Федора Васильевича Ушакова. Я ищу в том собственного моего удовольствия; а тебе, любезнейшему моему другу, хочу отверзти последние излучины моего сердца. Ибо нередко в изображениях умершего найдешь черты в живых еще сущего.

Первые годы жизни Федора Васильевича мало мне известны; и хотя бы охотно и с удовольствием их я начертал, находя в первейших детских и отроческих деяниях начальное образование души его, находя в пятилетнем Ушакове семена твердости, душу его возвышавшей в возмужалых летах, но лучше признаюсь в неведении моем, нежели поставлю что-либо гадательное вместо истины, и единственного да не отыму побуждения ко чтению сего повествования во истине.

Но не гадательным предположением назвать можно, если скажу, что воспитанием своим в Сухопутном кадетском корпусе положил он основательное образование прекрасныя своея души. Ибо в душе своей более предуспеть мог, нежели в разуме, скончав жизнь свою тогда, когда юношескою крепостию мозга представления, воображения и мысли, проницая друг друга, первые полагают украшения верховного нашего члена, главы; когда разум, хотя собрав посредством чувств много понятий, не имел еще довольно времени устроить их в порядок, дабы и последнее возбуждало первое, преходя все между стоящее.

Успехи Федора Васильевича в науках побудили тогда тайного советника Теплова взять его к себе в должность секретаря, с чином титулярного советника. По издании Рижского торгового устава, при составлении которого он много трудился, получил он чин коллежского асессора. Люди, ослепляющиеся внешностию и чтущие в человеке чин, а не человека, завидуя ему и предуказуя его возвышение, обучалися уже его почитать заранее; но сколь не равных с ними он сам о себе был мыслей, доказал то самым делом.

Императрица Екатерина, между многими учреждениями на пользу государства, восхотела, чтобы между людьми, в делах судебных или судопроизводных обращающимися, было некоторое число судей, имеющих понятие, каким образом отличившиеся законоположением своим народы оное сообразовали с деяниями граждан на суде. На сей конец определила послать в Лейпцигской университет двенадцать юношей для обучения юриспруденции и другим к оной относящимся наукам. Будучи извещен о сем благом намерении императрицы, Федор Васильевич прибегнул просьбою к начальнику своему, да участвует в приобретении знаний, сотовариществуя юношам, избранным для отправления в Лейпцигской университет.

Узнав о его предприятии, многие из его друзей увещевали его, да останется при своем месте, и да не предпочтет неверную стезю к почестям, ученость, покровительству своего начальника, и да не подроет тем основания своего возвышения. В делах житейских, говорили они ему, все зависит от расчета и уловки. Кто в них следует единому рассудку и добродетели, тот небрежет о себе. Благоразумие, а иногда один расторопный поступок далее возводят стяжающего почестей, нежели все добродетели и дарования совокупно. Положим, что государь истинное достоинство только награждает и пристрастен не бывает николи; но если бы возможно было ему, хотя одному, быть беспристрастному в своем государстве, все другие начальствующие в его образе таковы не будут; ибо если он возможет чужд быть родству, приязни, дружбе, любви, хотя потому, что равного себе не имеет, то кого найдешь ему подобного. Сверх же того, он малого токмо числа отечеству, или ему служащих, сам по себе знает истинные заслуги, о всех других судит по слуху, награждает того, кого назначают вельможи, казнит нередко того, кто им не нравится. Из нескольких миллионов ему подвластных едва единое сто служат ему; все другие (источая кровавые слезы, признаться в том должно), – все другие служат вельможам. Доказательства для сего не нужны. Скажу только одно: посмотри на поступающих в чины; кто чин, или место, или награждение какого бы рода ни было получит, обязанным себя, да и справедливо, почитает благодарить за то вельможей. Одного благодарит за то, что его рекомендовал государю, другого за то, что не был ему противен, третьего, чтобы вперед не говорил о нем худо. Государь нередко бывает в сем случае не что иное, как корабль, направляемый тем ветром, который других превозмогает. Итак, оставь пустую мысль и тщетное намерение быть известным государю, в низком состоянии следуй начатому пути и предуспеешь.

Положим, что ты пребыванием своим в училище приобретешь знания превосходнейшие, что достоин будешь управлять не токмо важным отделением, но достоин будешь венца; неужели думаешь, что тебя государь поставит на первую по себе степень? Тщетная мечта юного воображения! По возвращении твоем имя твое будет забыто. Вместо того, что ты известен ныне чрез твоего начальника, о тебе тогда и не воспомянут, ибо не удостоит тебя государь, может быть, воззрения, отвлеченный от того или правления заботою, или надменностию сана своего, или завистию вельможей, которые, осаждая непрестанно престол царский, претят проникнуть до него достоинству. А если истекает на него награждение, то уделяют его всегда в виде милости, а не должным за заслуги воздаянием. – Ты поместишься в число таких людей, кои не токмо не равны будут тебе в познаниях, но и душевными качествами иногда ниже скотов почесться могут; гнушаться их будешь, но ежедневно с ними обращаться должен. Окрест себя узришь нередко согбенные разумы и души и самую мерзость. Возненавиден будешь ими; поженут тебя, да оставишь ристание им свободно. А если тогда начальник твой будет таковых же качеств, как и раболепствующие ему, берегись, гибель твоя неизбежна.

Таковыми ужасными представлениями друзья Федора Васильевича старалися отвратить его от его предприятия. Начальник его, хотя другими доводами, то же имел намерение, но все старания их были тщетны. Полагаяся твердо на правосудие своего государя и алкая науки, Федор Васильевич пребыл непоколебим в своем намерении и учения ради сложил с себя мужественный возраст, что степень почестей ему уже давало в обществе, стал неопытный юноша или паче дитя, преклоняяся в управление наставнику, управляв уже собою несколько лет в разных жизни обращениях. Описывая житие столь близкого сердцу моему человека, как то был Федор Васильевич, я не скрою, однако же, и того, чего разум его не мог еще в нем исправить и к чему обращение в большом свете приучило юные его чувства. Сие-то предвременное познание большого общества, где с дядькою казаться уже стыдно, навлекло ему болезнь в летах крепости и смерть безвременную.

Вышед из кадетского корпуса, Федор Васильевич стал управлять сам собою. Семнадцатилетний юноша, наперсник вельможи, коего тогдашний доступ до государя всем был известен, не мог он обойтись без искушения, и сии были различного рода. Большая часть просителей думают, и нередко справедливо, что для достижения своей цели нужна приязнь всех тех, кто хотя мизинцем до дела их касается, и для того употребляют ласки, лесть, ласкательство, дары, угождения и все, что вздумать можно, не только к самому тому, от кого исполнение просьбы их зависит, но ко всем его приближенным, как-то к секретарю его, к секретарю его секретаря, если у него оный есть, к писцам, сторожам, лакеям, любовницам, и если собака тут случится, и ту погладить не пропустят. Таковые же ласкательства, угождения и бог весть что употреблено было от просителей на снискание благоволения Федора Васильевича. Богач сулил злато, но не успевал и долженствовал возвращаться с негодованием. Но если благорасположенная душа его отметала мздоимство, не могла она отметать всегда вида приязни. Трудившись во весь день, охотно езжал он по вечерам в собрания малые и большие, на балы, маскерады, ужины, где нередко просиживал за карточною игрою до полуночи, а иногда и гораздо позже. Возвращался домой, нередко вместо возобновления сил благотворным сном принужден бывал приниматься паки за работу, и светило дневное, восходя на освещение блаженства и несчастия, заставало его согбенного над трудом, не вкушавшего еще сладости успокоения.

В числе множественных просителей бывали иногда женщины, женщины молодые, которые, в жару доводов о справедливой или неправильной их просьбе, забывали иногда, чем были должны целомудрию, а иные, помня леты того, к кому шли на прошение, умышленно употребляли чары красоты своея на приобретение благосклонности Федора Васильевича. Такого рода приключение он сам рассказывал. Се повесть его:

Пробыв гораздо за полночь в веселой беседе с людьми, обыкновенно друзьями называющимися, приехав домой, работал он до пятого часа утра и, утомившись веселием и работою, заснул крепко. Беззаботливая юность не беспокоилась еще колючим тернием опытности, и мечты сна его столь же были исполнены веселия, как и бдение. Ему снилося, что лежал он в объятиях прекрасной жены, упоенный сладострастием, столь державно над юными чувствами властвующим, и среди прелестныя сея мечты отлетел сон от очей его. Но что же представилось просиявшему его взору? Стократ любезнее виденной им во сне зрел он отроковицу почти, сидящую подле одра его, тщательно отгоняющую крылатых насекомых с лица его и распростертым опахалом умеряющую зной солнца, проникшего уже лучом своим в его спальню. Лето было, и час уже десятый. Не вдруг поверил он, что проснулся. Зря его пробудившегося и устремляя взоры пламенного желания, с улыбкой страсти и гласом сирены – «Извините меня, государь мой, – сказала просительница, – что я прервала ваш сон и лишила вас, может быть, приятныя мечты возлюбленной». И проницала вещающая жарким своим взором всю его внутренность. Если бы я писал любовную повесть, колико обильная предлежала бы начертанию жатва. Чувственность была в Федоре Васильевиче при начале своего возничения, просительница жила в разводе со старым мужем, имела нужду в предстательстве Федора Васильевича, провидела его горячее телодвижение, пришла на уловление его и преуспела.

О, если бы и мое пробуждение могло быть иногда таково же, если бы я паки имел не более двадцати лет! Мой друг, жалей, если хочешь, о моей слабости, но се истина.

Сими и сим подобными случаями подсек Федор Васильевич корень своего здравия и, не отъезжая еще в Лейпциг, почувствовал в теле своем болезнь, неизбежное следствие неумеренности и злоупотребления телесных услаждений.

Как со времени начатия нашего путешествия повествование о Федоре Васильевиче сопряжено с повествованием об общем нашем пребывании в Лейпциге, то не удивляйся, мой друг, если оно коснется вообще положения, в котором мы находились, и если найдешь здесь некоторые черты расположения твоих мыслей в тогдашнее время. Ибо забыть того нельзя, колико единомыслие между нами царствовало.

В продолжение нашего пути Федор Васильевич навлек на себя ненависть путеводителя нашего, и самое то качество, которое ему приобрело нашу приверженность, самое то было причиною, что Бокум его возненавидел. Твердость мыслей и вольное оных изречение были в нем противны, и с первого раза, когда они в нем явны стали, начал путеводитель наш помышлять, как бы погубить его. Но дивиться не должно, что противоречие в подчиненном, справедливое хотя противоречие, или, лучше сказать, единое напоминовение справедливости, произвело здесь со стороны сильного негодование и прещение. Сие в самодержавных правлениях почти повсеместно. Пример самовластия государя, не имеющего закона на последование, ниже в расположениях своих других правил, кроме своей воли или прихотей, побуждает каждого начальника мыслить, что, пользуяся уделом власти беспредельной, он такой же властитель частно, как тот в общем. И сие столь справедливо, что нередко правилом приемлется, что противоречие власти начальника есть оскорбление верховной власти. Мысль несчастная, тысячи любящих отечество граждан заключающая в темницу и предающая их смерти, теснящая дух и разум и на месте величия водворяющая робость, рабство и замешательство, под личиною устройства и покоя! Да сие иначе и быть не может по сродному человеку стремлению к самовластию, и Гельвециево о сем мнение ежечасно подтверждается.

Привлекши на себя ненависть путеводителя нашего, Федор Васильевич не возмутился сею мыслию, ибо что вещал ему, то была истина. Бокум рачил более о своей прибыли, нежели о вверенных ему. Федор Васильевич имел более опытности, нежели другие его сотоварищи: довольные причины для приведения корыстолюбца на злобу.

Первой случай к несогласию нашему с нашим путеводителем и первая причина его злобствования против Федора Васильевича было само в себе малозначащее происшествие, но великое имело действие на расположение наше к начальнику нашему. Мы все воспитаны были по русскому обряду и в привычке хотя не сладко есть, но до насыщения. Обыкли мы обедать и ужинать. После великолепного обеда в день нашего выезда ужин наш был гораздо тощ и состоял в хлебе с маслом и старом мясе, ломтями резанном. Таковое кушанье, для немецких желудков весьма обыкновенное, востревожило русские, привыкшие более ко штям и пирогам. И если захочешь без предубеждения внять вине нашего неудовольствия, к несчастию нашему потом обратившегося, то найдешь корень оного в первом нашем ужине. Покажется иному смешно, иному низко, иному нелепо, что благовоспитанные юноши могли начальника своего возненавидеть за таковую малость; но самого умереннейшего человека заставь поговеть неделю, то нетерпение в нем скоро будет приметно. Если сладость наскучить может, кольми паче голод. Худая по большей части пища и великая неопрятность в приуготовлении оной произвели в нас справедливое негодование. Федор Васильевич взялся изъявить оное пред нашим начальником. Умеренное его представление принято почти с презрением, а особливо женою Бокума, которую можно было почитать истинным нашим гофмейстером. Сие произвело словопрение, и кончилось тем, что Федор Васильевич возненавижен стал обоими супругами.

Но не знал наш путеводитель, что худо всегда отвергать справедливое подчиненных требование и что высшая власть сокрушалася иногда от безвременной упругости и безрассудной строгости.

Мы стали отважнее в наших поступках, дерзновеннее в требованиях и от повторяемых оскорблений стали, наконец, презирать его власть. Если бы желание учения не остановляло нас в поступках наших и не умеряло нашего негодования, то Бокум на дороге бы испытал, колико безрассудно даже детей доводить до крайности. Во всех сих зыблениях боязни и отваги младшие предводительствуемы были старшими. Из сих первый был Федор Васильевич. Но если его кто почтет или сварливым, или злобным, или пронырливым, или коварным, или вспыльчивым, тот, конечно, ошибется. Единое негодование на неправду бунтовало в его душе и зыбь свою сообщало нашим, немощным еще тогда самим собою воздыматься на опровержение неправды. Таковыми происшествиями уготовлялися мы к одной из знаменитейших, по моему мнению, эпох нашея жизни. Я говорю о содержании нашем в Лейпциге под стражею.

Ничто, сказывают, толико не сопрягает людей, как несчастие. Сия истина подкрепляется и нашим примером. Худые с нами поступки нашего гофмейстера толико нас сделали единомысленными, что, исключая некоторых из нас, могли бы мы поистине один за другого жертвовать всем на свете. Да сие иначе быть не может, ибо дружба в юном сердце есть, как и все оного чувствования, стремительна. Краткое пребывание наше в Митаве, воззрение неизвестных нам доселе нравов, обрядов, языка загладило в душе Федора Васильевича угрызение печали. Ежедневные оскорбления начинали было производить в нем раскаяние о предпринятом путешествии, но новые предметы отвлекли душу его от горестных мыслей и соделали ее на некоторое время к оскорблениям бесчувственною. Но если новые предметы удобны были загладить в душе Федора Васильевича изрытие печали, то не имел он, однако же, довольно опытности, так сказать, в учении, дабы из путешествия своего извлечь всю возможную пользу. Примечания достойно: человек, достигнув возмужалых лет, когда начинает испытывать силы разума, устремляемый бодростию душевных сил, обращает проницательность свою всегда на вещи, вне зримой округи лежащие, возносится на крылиях воображения за пределы естественности и нередко теряется в неосязаемом, презирая чувственность, столь мощно его вождающую. Все почти юноши, мыслить начинающие, любят метафизику; с другой же стороны, все, чувствовать начинающие, придерживаются правил, народным правлениям приличных. И так Федор Васильевич мысли свои обращал более к умственным предметам и не знал еще, какую полезность извлечь можно из путешествия.

Между людьми, получившими воспитание разного рода, понятия о священных вещах долженствовали быть и были разные. Если бы возможно было определить, какое каждый из нас имел тогда понятие о боге и о должном ему почитании, то бы описание сие показалося взятым из какого-либо путешествия, в коем описывается исповедание веры неизвестных народов. Иной почитал бога не иначе как палача, орудием кары вооруженного, и боялся думать о нем, столь застращен был силою его прещения. Другому казался он вскруженным толпою младенцев, – азбучной учитель, которого дразнить ни во что вменяется, ибо уловкою какою-нибудь можно избегнуть его розги и скоро с ним опять поладить. Иной думал, что не токмо дразнить его можно, но делать все ему на смех и вопреки его велениям. Все мы, однако же, воспитаны были в греческом исповедании, и для сохранения нас в православии отправлен с нами был монах, которому в должность предписано было наставлять нас в христианском законе, отправлять для нас службу церковную и быть нашим духовником.

Отец Павел был в своем роде человек полуученый, знал по-латыне, по-гречески и несколько по-еврейски. В семинарии прошел все нижние и вышние философские и богословские классы и был учителем риторики. Но если ему известны были правила красноречия, древними авторами преподанного, если знал он, что есть метафора, антитезис и прочие риторические фигуры, то никто столь мало не был красноречив, как наш отец Павел. Добродушие было первое в нем качество, другими он не отличался и более способствовал к возродившемуся в нас в то время непочтению к священным вещам, нежели удобен был дать наставление в священном законе. Судить можно из следующего.

Исправление наше (ибо при первом нашем свидании он почел нас богоотступниками, хотя ручаться можно, что ни один из нас в то время ниже повести не читывал о афеистах) – исправление наше начал он тем, что заставил нас при утренних и вечерних на молитве собраниях петь. Если воспомнишь, мой друг, сколь нестройной, несогласной и шумной у нас был всегда концерт, то и теперь еще улыбнешься. Иной тянул очень низко, иной высоко, иной тонко, иной звонко, иной чресчур кудряво, и, наконец, устроенное на приучение ко благоговению превратилося постепенно в шутку и посмеялище.

Отец Павел, если припомнишь, гораздо был смешлив, и если случалося ему во время богослужения видеть что-либо смешное, то, забыв важность своего действия, начинал смеяться, как то случилося ему в Лейпциге, увидев одного из нас, а именно князя Трубецкого, поющего на крылосе, искривив лицо для высокого напева. Для сей-то причины он отправлял богослужение, большею частию зажмурившись.

В Риге на молитве случилось весьма смешное происшествие. Отец Павел, опасаясь увидеть что-либо пред глазами, могущее подвигнуть его на смех, зажмурился, начиная пение. Сим Михаил Ушаков, человек шутливой и проказливой, захотел воспользоваться, дабы рассмешить нашего отца Павла.

Икона, пред коей совершался наш молитвенный напев, стояла в верху довольно просторного стола, на котором раскладены лежали наши шапки, шляпы, муфты, перчатки. Пред столом стоял отец Павел, зажмурившись. М. Ушаков, взяв легонько одну из перчаток, на столе лежавших, и, согнув персты ее образом смешного кукиша, положил оную возвышенно прямо пред поющего нашего духовника. При делании поясных поклонов растворил зажмурившиеся глаза свои, и первое представилася ему сложенная перчатка. Не мог он воздержаться, захохотал громко, и мы все за ним.

Отец Павел, не привыкнув еще к нашим проказам, обретал в них более, нежели простые и юношеские шутки. Оборотясь, наименовал он нас богоотступниками, непотребными и другими в приложении юношества смешными названиями; сделавшего же вину смеха называл неграмматикально, может быть, мошенником, да и того хуже. При первых уже словах М. Ушаков, будучи весьма вспыльчив, восколебался, и столь же смешным деянием, как сей неприличными словами, представили нам позорище, какого ни на каком феатре за рубль купить не можно. М. Ушаков, схватив висящую на стене шпагу и привесив ее к бедре своей, бодро приступил к чернецу; показывая ему ефес с темляком, говорил ему, немного заикаясь от природы: «Забыл разве, батюшка, что я кирасирской офицер». В таком вкусе было продолжение сего действия, которое для нас кончилось смехом, для М. Ушакова мнимою победою, а для отца Павла отъитием с негодованием в свою комнату.

Сие и подобные сему происшествия умалили в нас почтение к духовной над нами власти, так как шутки над нашим гофмейстером некоторого проезжавшего российского гвардии офицера, о чем я скажу после, возбудили к нему в нас совершенное пренебрежение. Еще о красноречии отца Павла: следуя, не ведаю, данному предписанию или по собственному своему побуждению, он каждое воскресение по совершении литургии становился пред царскими дверьми за налоем и преподавал нам толкование о чтенном того дня Евангелии. Вследствие сего обряда в некакой праздник, во Благовещение, если хорошо помню, он объяснить нам старался, что в Священном писании разумеется под ангелом божиим. «Ангел есть слуга господень, которого он посылал для посылок; он то же, что у государя курьер, как то г. Гуляев». Тогда был в Лейпциге приехавший из Петербурга, с некоторыми приказаниями, курьер кабинета и был с нами присутствен на литургии. При изречении сего забыли мы должное к церкви благоговение, забыли ангела, видели действительного курьера, и все захохотали громко. Отец Павел засмеялся за нами вслед, зажмурил глаза, потом заплакал и сказал: «Аминь».

Приехав в Лейпциг, забыл Федор Васильевич все обиды и притеснения своего начальника и вдался учению с наивеличайшим рвением, но как не окоренел еще в трудолюбии сего рода, то на время от оного отвлечен был случившимся с нами неприятным происшествием, которое для всех нас было деятельною наукою нравственности во многих отношениях.

Если иные в повествовании сем найдут что-либо пристрастное, не буду тронут тем, ведая, что они ошибаются; но ты, мой друг, будучи содействователь всего, обрящешь в нем истину.

Имея власть в руке своей и деньги, забыл гофмейстер наш умеренность и, подобно правителям народов, возмнил, что он не для нас с нами; что власть, ему данная над нами, и определенные деньги не на нашу были пользу, но на его. Власть свою хотел он употребить на приведение нас к молчанию о его поступках. Человек много может сносить неприятностей, удручений и оскорблений. Доказательством сему служат все единоначальства. Глад, жажда, скорбь, темницы, узы и самая смерть мало его трогают. Не доводи его токмо до крайности. Но сего-то притеснители частные и общие, по счастию человечества, не разумеют и, простирая повсеместную тяготу, предел оныя, на коем отчаяние бодрственную возносит главу, зрят всегда в отдаленности, хождая воскрай гибели, покрытой спасительною для человека мглою. Не ведают мучители, и даждь, господи, да в неведении своем пребудут ослепленны навсегда, не ведают, что составляющее несносную печаль сему, другому не причиняет ниже единого скорбного мгновения, да и в оборот то, что в одном сердце ни малейшего не произведет содрогания, во сте других родит отчаяние и исступление. Пребуди благое неведение всецело, пребуди нерушимо до скончания века, в тебе почила сохранность страждущего общества. Да не дерзнет никто совлещи покров сей с очей власти, да исчезнет помышляяй о сем и умрет в семени до рождения своего.

Первое, с чем Бокум по приезде в Лейпциг начал правление свое, было сокращение издержек относительно нас, елико то возможно было. Но не воображай, чтобы домостроительство было тому причиною: что он отчислял от нашего содержания, то удвоял во своем, и принужден был лишать нас даже нужнейших вещей на содержание наше. О сем те, кои из нас были постарее, и в числе оных первой был Федор Васильевич, делали ему весьма краткие представления гораздо кротче, нежели когда-либо парижский парламент делывал французскому королю. Но как таковые представления были частные, как то бывают и парламентские, а не от всех, то Бокум отвергал их толико же самовластно, как и король французской, говоря своему народу: «В том состоит наше удовольствие».

Наскучив представлениями, Бокум захотел их пресечь вдруг, показав пространство своей власти. Придравшись к маловажному проступку князя Трубецкого, он посадил его под стражу, отлучив его от обхождения с нами, и приставил у дверей комнаты, в которую он был посажен, часового с полным оружием, выпросив нарочно для того трех человек солдат. Не довольствуяся таковым наглым поступком, он грозил посаженному под стражу, и нам за ним, если не уймемся, то, по данной ему власти, он будет нас наказывать фуктелем, как то называют, или ударами обнаженного тесака по спине. Сие произвело в нас противное действие тому, которое он ожидал. Ведали мы, что власти таковой ему дано не было, и всякому известно было, что мягкосердие начинало в России писать законы, оставя все изветы лютости прежних, хотя поистине душесильных времен. Негодование в нас возросло до исступления; но мы не забыли еще умеренности, и хотя скопом и заговором, но для ребят довольно правильно и благопристойно, пришли все просить его об отпущении вины князя Трубецкого и об освобождении его из-под стражи. Вместо того, чтобы воспользоваться кротким расположением душ наших и привлечь к себе нашу признательность отпущением вины сотоварища нашего в уважение нашея просьбы, он ее нагло отвергнул и выслал нас с презрением. Сие уязвило сердца наши глубоко, и мы не столько помышлять начали о нашем учении, как о способах освободиться от толико несносного ига.

Подобно как в обществах, где удручение начинает превышать пределы терпения и возникает отчаяние, так и в нашем обществе начиналися сходбища, частые советования, предприятии и все, что при заговорах бывает, взаимные о вспомоществовании обещания, неумеренность в изречениях; тут отважность была похваляема; а робость молчала, но скоро единомыслие протекло всех души, и отчаяние ждало на воспаление случая.

Бокум оного не удалял. Причина нашего неудовольствия была недостаток иногда в нужных для нашего содержания вещах, то есть в пище, одежде и прочем. Вторая зима по приезде нашем в Лейпциг была жесточее обыкновенных, и с худыми предосторожностями холод чувствительнее для нас был, нежели в самой России при тридцати градусах стужи.

Домостроительство Бокума простиралось и на дрова, и мы более в сем случае терпели недостатка, нежели в чем другом. Хотя запрещено было, как то нам сказывали, присылать к нам деньги из домов наших, но мы, неизвестны будучи о сем запрещении и охотны, особливо на случай нужды, преступить сие повеление, имели при отъезде нашем из России по нескольку собственных денег. Кто их имел, не только удовлетворял необходимым своим нуждам, но снабжал и товарищей своих. Словом, во все продолжение нашего пребывания, кто имел свои деньги, тот употреблял их не токмо на необходимые нужды, как-то на дрова, одежду, пищу, но даже и на учение, на покупку книг; не утаю и того, что деньги, нами из домов получаемые, послужили к нашему в любострастии невоздержанию; но не они к возрождению оного в нас были причиною или случаем. Нерадение о нас нашего начальника и малое за юношами в развратном обществе смотрение были оного корень, как то оно есть и везде, в чем всякий человек без предубеждения признается.

Конец ознакомительного фрагмента.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Житие Федора Васильевича Ушакова с приобщением некоторых его сочинений (А. Н. Радищев) предоставлен нашим книжным партнёром -

С зарождения православной религии и в последующие времена существовали подвижники, сила духа и вера которых были сильнее земных страданий и лишений. Память о таких людях навсегда останется в Священном Писании, религиозных преданиях и сердцах миллионов верующих. Так, в историю навсегда вписано имя святого великомученика Феодора Тирона - самоотверженного борца с язычеством и горячего ревнителя христианской веры.

Житие

В начале 4-го века все еще продолжалась борьба язычников с проповедниками Евангелия, все жестче происходили гонения. Именно в это нелегкое время, согласно Писанию, и жил Феодор Тирон. Житие его начинается с описания службы в армии (306 г.), которая проходила в городе Амасии (северо-восточная часть Малой Азии). Известно также, что родился он в знатной семье. Отец его занимал высокое положение, потому их семья пользовалась уважением.

По приказу римского императора Галерия в Амасии проходила кампания по обращению христиан в языческую веру. В принудительном порядке они должны были принести жертвы каменным идолам. Тех, кто сопротивлялся, заключали в тюрьму, предавали жестоким мучениям, убивали.

Когда эта новость дошла до легиона, в котором служил Феодор Тирон, юноша открыто выразил протест своему военачальнику Вринку. В ответ ему было дано несколько дней для размышлений. Феодор провел их в молитве и не отступил от веры. Выйдя на улицу, он заметил бурное оживление. Мимо него прошел конвой с вереницей пленных христиан, их вели в темницу. Тяжело ему было смотреть на это, но он твердо верил в Иисуса Христа и надеялся на утверждение истинной веры. На главной площади города Феодор увидел языческий храм. Лукавый жрец зазывал «темный» народ поклониться идолам и принести им жертвы, дабы обрести все желаемые блага. В ту же ночь Феодор Тирон поджег этот храм. Наутро от него остались лишь груда бревен и разбитые изваяния языческих кумиров. Всех мучил вопрос, почему боги предков не защитили себя?

Испытания

Язычники знали, кто поджег их храм, и сдали Феодора начальнику города. Он был схвачен и заточен в темницу. Градоначальник приказал уморить заключенного голодом. Но в первую же ночь ему явился Иисус Христос, который укрепил его в вере. После нескольких дней заключения стражники, надеясь увидеть измученного и обессиленного Феодора Тирона, удивились тому, как бодр и воодушевлен был он.

Позже его подвергали многим истязаниям и пыткам, но благодаря несокрушимой силе духа и молитве он претерпел все страдания и остался жив. Видя это, амасейский градоначальник приказал его сжечь на костре. Но и в этот раз великомученик Феодор Тирон воспевал Христу. Твердо и непреклонно он стоял за святую веру. А в конце все же испустил дух. Однако древние свидетельства говорят о том, что тело его не было тронуто огнем, что, конечно же, явилось для многих чудом и заставило уверовать в истинного Господа.

День ангела

Вспоминают святого Феодора 17 (18) февраля по старому стилю, а по новому - 1 марта в високосный год, 2 марта - в невисокосный. Также в первую субботу Великого поста в православных храмах проходит благодарственное празднование святому великомученику. В эти дни все Федоры празднуют день ангела, желающие заказывают молебный канон. Существуют и молитвы, тропари, которые помогают верующим обратиться за помощью к святому.

Икона

В иконописи Феодор Тирон изображается в военной форме того времени с копьем в руке. Даже после смерти он продолжает помогать верующим: укрепляет их дух, хранит мир и взаимопонимание в семье, удерживает от искушений и злых умыслов.

Существует апокриф о подвигах святого Тирона, где он предстает как герой-змееборец. Это сказание является отрывком, описанием мученичества, которое претерпел Феодор Тирон. Житие его лишь немного затрагивается в начале повествования. Апокриф послужил источником создания иконы «Чудо Феодора Тирона о змие» работы Никифора Савина (нач. 17-го века). Композиция ее, словно мозаика, составлена из нескольких сюжетных моментов. В центре иконы видна фигура женщины в цепких объятиях крылатого змия. Справа изображена мать великомученика в колодце и окружении аспидов, а слева царь с царицей смотрят, как Феодор сражается с многоголовым змием. Чуть ниже автор приводит сцену освобождения матери мученика из колодца и сошествие ангела с короной для героя.

Храм

Православная вера не забывает и чтит память великомученичества, создавая святые образы, сакральные места. Так, в январе 2013 года в Москве (в Хорошево-Мневниках) был освящен храм Феодора Тирона. Это небольшая деревянная церковь, включающая четверик под двускатной крышей с главкой, притвором и алтарем. Ежедневно там проводятся утренние и вечерние богослужения, а в субботу и в воскресенье читается литургия. Горожане и верующие гости столицы могут посещать храм в удобное для себя время.

• Тирон является прозвищем Феодора. С латинского оно буквально переводится как «новобранец» и дано святому в честь его военной службы. Так как все испытания, которые выпали на долю великомученика, пришлись на время, когда он был новобранцем в легионе.
• Сначала останки великомученика (по преданию, нетронутые огнем) были погребены некой христианкой Евсевией в Евхаитах (территория Турции, недалеко от Амасии). Затем мощи были перевезены в Константинополь (современный Стамбул). Глава его в настоящее время находится в Италии, городе Гаэте.
• Существует предание о чуде, которое явил святой Феодор Тирон уже после своей мученической смерти. Римский император-язычник Юлиан Отступник, правящий в 361-363 годах, задумал оскорбить христиан, потому приказал градоначальнику Константинополя во время Великого поста окропить еду, которая продается на рынках города, идоложертвенной кровью. Но в ночь перед осуществлением замысла архиепископу Евдоксию во сне пришел Феодор Тирон и предупредил об императорском коварстве. Тогда архиепископ повелел христианам в эти дни есть только кутью. Именно поэтому в первую субботу Великого поста проводят благодарственное празднование в честь святого, угощаются кутьей и читают хвалебные молитвы.
• В Древней Руси первую седмицу поста называли Федоровой неделей. Это также является отголоском памяти о чуде Феодора Тирона.