«Симулякры и симуляция»: Жан Бодрийяр о разрушении смысла в современном потоке информации.

27.08.2019

Simulacres et simulation
Симулякры и симуляция

1981, ÉDITIONS GALILÉE, Paris.

Б75 Бодрийяр, Ж. Симулякры и симуляция [Текст]/ - Перевод О.А. Печенкина. - Тула, 2013. - 204с.

Перевод с французского и вступительная статья О.А. Печенкиной

Несомненно, симулякр является одной из основных категорий постмодернистской философии. Концепция симулякра связана, прежде всего, с именем виднейшего французского философа Жана Бодрийяра (1929-2007), по мнению которого, эпоха постмодернизма есть не что иное, как эра тотальной симуляции.
Все процессы симуляции происходят в так называемом пространстве симуляции, образное описание которого философ дает в книге «Соблазн» (1979г.), написанной несколько лет спустя после произведения «Символический обмен и смерть» (1976г.). В симулятивном пространстве гиперреальности эффект реальности имитируется и утрируется, создавая впечатление, что все предметы, воздух, освещение существуют в действительности. «У этого таинственного света нет источника, в косом падении его лучей нет уже ничего реального, он как водная гладь без глубины…Вещи тут давно утратили свою тень (свою вещественность)» /Соблазн/. Наиболее полно характеристики пространства гиперреальности, а также самой эры симуляции, раскрываются философом в книге «Симулякры и симуляция», вышедшей в 1981 году.

ISBN 978-5-88422-506-0
Печенкина О.А., 2013

ЛЮБЕЗНО ПРЕДОСТАВЛЕНО ПЕРЕВОДЧИКОМ

Информация о переводчике

Печенкина Ольга Алексеевна
Кандидат философских наук, преподаватель французского языка, переводчик (Тула).
Диссертационная работа на тему «Этика симулякров Жана Бодрийяра (анализ постмодернистской рецепции этического)» (2006г.)
Монография: Этика симулякров Жана Бодрийяра (анализ постмодернистской рецепции этического). − Тула: Изд-во Тульский полиграфист, 2011. - 204 с.
Персональная страница simulacrum.h16.ru, simulacrum.fo.ru
Текст монографии размещен на сайтах

Эра тотальной симуляции, или искусственное воскрешение реальности

Постсовременная эпоха, как и всякий новый виток в развитии культуры и философской мысли, ознаменовал себя разного рода изменениями. Сам термин постмодернизм , дословно постсовременность, до настоящего момента так и не получил четкой и окончательной дефиниции. Выделяемые философами многочисленные черты обозначенной эпохи могли бы быть объединены некоей общей тенденцией формулировать свойства, исходя из отрицания и отсутствия по отношению к модернизму. Подобную особенность в интерпретациях постмодернизма, в общем, можно назвать «апофатическим» дискурсом о постмодерне.
Эпоха «после-долга» , эпоха минималистской морали, свободной от каких-либо предписаний, «морали без этики» , период постмодернистской неопределенности, множественности истины, алеаторного распространения ценностей, как его часто характеризуют, включил в себя те произошедшие модификации, которые не могли не сказаться отрицательно на привычном мировосприятии человека, на системе моральных установок общества. Возникла потребность в переоценке традиционных ценностей, вызванная исчерпанностью предшествующей парадигмы представлений. Мутации, коснувшиеся различных сфер человеческого бытия, связаны, прежде всего, с наступлением эры новейших технических средств массовых коммуникаций - телевидения, видеотехники, компьютерной техники. Немаловажную роль в системе человеческих взаимоотношений сыграло развитие глобальной сети Интернет. Экспериментирование с искусственной реальностью, различные способы производства реальности повлекли за собой изменения в характере не только восприятия самой действительности, но и повлияли на способ общения людей. Характеризуя специфику взаимоотношений в «пространстве симуляции», философ говорит о самом акте как об игре, симуляции разговора, потому что ни собеседников, ни смысла сообщений в сетевом пространстве уже не существует. «Здесь играют в то, будто говорят друг с другом, слушают друг друга, общаются, здесь разыгрываются самые тонкие механизмы постановки коммуникации. Контакт ради контакта становится родом пустого самособлазна языка, когда ему уже просто нечего сказать».
Современность для Жана Бодрийяра, которого можно отнести скорее к критикам ситуации постмодерна, чем к ее апологетам, - это эра тотальной симуля-ции, и он всюду обнаруживает симуляционный характер всех со-временных социальных и культурных феноменов. В результате, по мнению Жана Бодрийяра, люди имеют дело не с реальностью, а с гиперреальностью, вос-принимаемой гораздо реальнее, чем сама реальность.
Современное положение вещей названо Бодрийяром «состоянием после оргии» /Прозрачность зла, 1990/. Каждый взрывной момент в мире - это оргия. «Это момент освобождения в какой бы то ни было сфере. Освобождения политического и сексуального, освобождения сил производительных и разрушительных, освобождения женщины и ребенка, освобождения бессознательных импульсов, освобождения искусства». Каждому периоду оргии, таким образом, сопутствует революционное состояние опровержения предшествующих ценностей и идеалов, завоевания нового пространства свобод и прав. Однако, «после оргии», по мнению Ж. Бодрийяра, человечеству не остается ничего другого, кроме как симулировать освобождение, «изображать оргию». «Все что нам остается - тщетные притворные попытки породить какую-то жизнь помимо той, которая уже существует. Мы живем в постоянном воспроизведении идеалов, фантазмов, образов, мечтаний, которые уже присутствуют рядом с нами и которые нам, в нашей роковой безучастности, необходимо возрождать снова и снова». Именно на данном этапе эволюции симулякров и наступает время господства чистых бессубъектных симулякров.
По мнению многих исследователей постсовременности, симулякр является одним из наиболее популярных в последнее время терминов постмодернистски ориентированной философской и просто теорети-ческой мысли. Становление концепции симулякра, связанной, прежде всего, с именем Жана Бодрийяра, проходило параллельно развитию теории деконструкции Жака Деррида. Однако язык и стиль первого нельзя назвать таким же «серьезным», изобилующим постструктуралистскими семиологическими категорями и терминами, как стиль школы деконструктивистов. Бодрийяр снискал себе «несколько двусмысленные титулы мага постмодернистской сцены, гуру постмодерна, Уолота Диснея современной метафизики, «меланхолического Ницше», подменившего сверхчеловека «смертью субъекта». […] Идеи Деррида и взгляды Бодрийара - теории разных уровней». Тем не менее, именно этот «поп-философский» язык, воспринимается как более характерный для постмодернистского литературного стиля, насыщенного сложной научной терминологией из различных областей знания.
Термином «симулякр» Жан Бодрийяр начинает оперировать в конце 70-х годов. Именно в этот период открывается постмодернистский этап его творчества. Однако ранние труды во многом подготовили переход на постмодернистские позиции. Они были посвящены «своего рода социологическому психоанализу мира вещей и общества потребления, не чуждому семиологии, структурализму и неомарксизму (большое влияние на Бодрийара оказали взгляды Ф. де Соссюра, Р. Барта, Г. Лукача, Г. Маркузе, А. Лефевра)».
Симулякр - это имитация несуществующего. «Симулировать значит делать вид, что имеешь то, чего нет на самом деле». В постмодернистской ситуации, где реальность превращается в модель, оппозиция между действительностью и знаками стирается и все превращается в симулякр. В пространстве тотальной симуляции не существует больше границ между реальным и воображаемым, реальность отныне переходит в ранг гиперреальности, характеризующейся господством чистых ирреферентных симулякров, прецессией моделей и заменой реального знаками реального. Характеризуя объекты, размещенные в пространстве симуляции как изолированные случайные знаки, философ отмечает, что отныне, с наступлением эры симуляции, эти знаки лишаются референтов. «В этом переходе в пространство, чье искривление не относится больше ни к реальному, ни к истине, эра симуляции открывается уничтожением всех референтов - хуже: их искусственным воскрешением в системах знаков… […] Речь не идет больше об имитации, ни о дублировании, ни даже о пародии. Речь идет о замене реального знаками реального, то есть об операции устрашения всего реального процесса его операционным дубликатом, метастабильной знаковой машиной, программатичной, безупречной, которая дарует все знаки реального и минует при этом все перипетии» . Отныне все, с чем мы сталкиваемся, подвергается бесконечным замещениям, ничто в этом гиперреальном универсуме больше не реально и является результатом предшествования модели, чистым знаком реального, лишенным собственного референта, все становится своим собственным чистым симулякром. В результате симулякр оказывается принципиально несоотносимым с реальностью напря-мую, если вообще соотносимым с чем-либо, кроме других симу-лякров. Именно этот мир, мир моделей и симулякров, пространство ирреферентных образов, называемое гиперреальностью, Жан Бодрийяр и описывает в книге «Симулякры и симуляция», вышедшей в 1981 году.
Наметив несколькими годами ранее стадиальную схему эволюции симулякров, Жан Бодрийяр предлагает лишь три ступени подобного развития: симулякры первого порядка, действующие на основе естественного закона ценности, симулякры второго порядка - на основе рыночного закона стоимости, и симулякры третьего порядка - на основе структурного закона ценности. И только позже, в работе «Прозрачность зла» автор концепции развивает схему и добавляет четвертую стадию эволюции симулякров - фрактальную, которая и соответствует «нынешнему» положению вещей и является «самой современной». Именно третья и четвертая стадии эволюции симулякров представляют наибольший интерес, поскольку являются теми ступенями, на которых начинается производство невещественных процессуальных симулякров, моральных симулякров. В книге «Симулякры и симуляция» описывается третья стадия развития симулякров, а также существенные отличия симулякров третьего порядка от симулякров предыдущей фазы. По словам философа, структурная стадия характеризуется, прежде всего, сменой реального на гиперреальное , основой логики которого является так называемая прецессия симулякров - предшествование симулякров или моделей реальным событиям. Согласно логике гиперреального, симулякры больше не являются отображением реально существующих объектов, отныне само реальное является вторичным по отношению к симулякрам, которые, в свою очередь, приобрели характеристику ирреферентности. «Именно следы реальности, а не карты продолжают существовать то здесь, то там, и не в пустыне Империи, а в нашей [пустыне]. Пустыне самого реального». Симуляция это уже не подделка оригинала, но и не чистая серийность, которой правит закон эквивалентностей, теперь все формы выводятся путем модулирования отличий. Модуляция составляет основу всего - смысл имеет только соотнесенность с моделью, и все теперь выводится из модели, из «референтного означающего». На смену рыночного закона ценности приходит структурный, так как основу симуляции составляет подстановка элементов, управляемая секретами кода.
Гиперпространство симуляции характеризуется цикличным повторением событий, которые, в свою очередь, образуются из орбитальной циркуляции моделей. В подобном цикле, по мнению Жана Бодрийяра, невозможна детерминированность или определение, которое, в силу своего распространения по всем направлениям, рождает почву для плюрализма и многочисленных, даже противоречивых интерпретаций.
Однако наиболее значимой характеристикой гиперреального пространства представляется его регулируемость генетическим или бинарным кодом. Причем для третьей стадии характерно повсеместное проникновение генетического кода, который присутствует в дискурсе, медиуме, но также и в каждом из нас. «В делах, аффектах, замыслах или удовольствиях каждый пытается реализовать свою собственную оптимальную программу. У каждого есть свой код, у каждого - своя формула. Но также и свой облик, свой образ. Может ли быть в таком случае что-то вроде генетической внешности?».
Таково новое положение вещей, которое Жан Бодрийяр называет новейшей операциональной конфигурацией, чьим метафизическим принципом и является бинарность или бинарный код. Таковым является генетический код, управляющий симулякрами третьего порядка; его особенность состоит в том, что он содержит всю информацию изначально; это элементарная генетическая матрица, в которой цель полагается в самом начале, она зафиксирована в коде, но не наличествует в итоге, потому что итога вообще нет. «…просто порядок целей уступает место игре молекул, а порядок означаемых — игре бесконечно малых означающих, вступающих только в случайные взаимоподстановки».
Поэтому симуляция, действующая на основе структурного закона ценности, и операциональна, что она оперирует уже зафиксированными в коде знаками. Отныне все, включая социальные отношения, (а, стало быть, и этико-онтологическая реальность) регулируется кодом. По словам Жана Бодрийяра, на стадии симуляции находит свое завершение длительный процесс, «когда один за другим умерли Бог, Че-ловек, Прогресс, сама История, уступив место коду, когда умерла трансцендентность, уступив место имманентности, соответствующей значительно более высокой стадии ошеломляющего манипулирова-ния общественными отношениями». Можно сказать, что и моральные ценности, начиная с этого периода, не только регулируются кодом, но и порождаются им, отныне это даже уже и не моральные ценности, а моральные симулякры . «В ходе бесконечного самовоспроизводства система ликвидиру-ет свой миф о первоначале и все те референциальные ценности, кото-рые она сама же выработала по мере своего развития».
Однако, по утверждению Жана Бодрийяра, с наступлением третьей фазы симуляции воспроизводиться может и само реальное, которое становится неотличимым от симулякров (вторичным по отношению к симулякрам). Исчезает различие между реальным и воображаемым, которое когда-то составляло «очарование» абстракции. Идеальное совпадение оригинала с его симулякром приводит к постепенному уничтожению всех референтов.
Божественные образы, иконы, возможно, есть не что иное, как ирреферентные божественные симулякры, или симулякры божества. «Но чем оно становится [божество], когда обнаруживается в иконах, когда множится в симулякрах? Остается ли оно высшей инстанцией, которая просто воплощается в образах видимой теологии? Или же оно исчезает в симулякрах, которые, единственные, раскрывают свою роскошь и мощь ослепления - видимый механизм икон, заменяющий чистую и сверхчувственную Идею Бога?». Главным свойством симуляции, по утверждению философа, является имитация несуществующего, в отличие от сокрытия чего-либо. «Скрывать значит делать вид, что не имеешь того, что есть на самом деле. Симулировать значит делать вид, что имеешь то, чего нет на самом деле. Одно отправляет к присутствию, другое - к отсутствию». Однако, по уточнению Бодрийяра, очень важно различать такие понятия, как, например, изображать болезнь и симулировать болезнь. «Тот, кто изображает болезнь, может просто лечь в постель и заставить поверить в то, что болен. Тот, кто симулирует болезнь, определяет в себе ее симптомы». Сущность симуляции заключается в том, что она, по выражению автора, ставит под сомнение отличие «настоящего» от «ложного», «реального» от «воображаемого». В то время как делать вид, изображать или скрывать не затрагивает сам принцип реальности: «различие всегда ясно, оно только замаскировано». Не имеет уже значения, болен на самом деле симулятор или нет, важно, что он производит «настоящие» симптомы. Объективно его нельзя посчитать ни больным, ни не-больным. Речь идет о «потерянном» принципе реальности, перед чем, по мысли самого философа, бессильны и медицина, и психология, и психоанализ. «Разумеется, врач-психиатр уверяет в том, что «для каждой формы умопомешательства есть особое место в последовательности симптомов, о которых симулятор не знает, и чье отсутствие не ввело бы в заблуждение психиатра». «Все это для того, чтобы, во что бы то ни стало, спасти принцип истинности и избежать вопроса, который задает симуляция - понять, что правда, референция, объективная причина перестали существовать». Сам дискурс отныне не может быть определен ни как ложный, ни как истинный. «Что может поделать психоанализ с раздвоением дискурса бессознательного в дискурсе симуляции?». Невозможным также становится различие между симптомами произведенными и аутентичными. «Если он так хорошо изображает сумасшедшего, значит, он таким и является».
Таким образом, проявления симуляции повсеместно затронули различные области человеческого существования, медицины, психоанализа, религии и другие.
Говоря о различии между симуляцией и репрезентацией, Жан Бодрийяр выводит, что последняя исходит, прежде всего, из принципа эквивалентности знака и реальности («даже если этот эквивалент утопичен, это фундаментальная аксиома»). Симуляция исходит, наоборот, из «утопии принципа равенства, она исходит из радикального отрицания знака как ценности, исходит из знака как возвращения к прежнему состоянию и уничтожения всякой референции». При этом происходит переход от «знаков, которые что-то скрывают, к знакам, которые скрывают, что нет ничего». Последние образуют эру симулякров и симуляции, где «нет больше Бога […], нет больше последнего Суда, чтобы отделить ложное от истинного, реальное от искусственного воскрешения, так как все уже мертво и заранее воскрешено».
С наступлением эры симуляции, преобразованием реальности в гиперреальность, появляется феномен так называемой ностальгии, «повышается» ценность изначальных мифов и знаков реальности, а также истины, объективности и аутентичности. Воскрешение фигуративного происходит там, где объект и субстанция подверглись ранее исчезновению. По выражению философа, начинается безудержное и безумное производство реального и референциального, которое по своим масштабам превосходит даже материальное производство. Определяя логику симулякров как не имеющую ничего общего с логикой фактов и разумным порядком, Бодрийяр утверждает, что один и тот же факт может быть образован случайным предшествованием ему нескольких моделей, так как сама симуляция характеризуется, прежде всего, и прецессией симулякров реальному, и прецессией моделей, предопределяющих реальный факт.
Последний в этом случае относится уже к событиям гиперреальным, которые, как говорит Жан Бодрийяр, больше не имеют ни содержания, ни собственных целей и бесконечно «преломляются одни другими (так же как исторические события: восстания, демонстрации, кризисы и т.д.)». Из чего следует, что подобные события лишаются действительной этической значимости, являясь симулякрами события.
Важную роль в формировании симулякров событий, оценочных реакций, этических ценностей, поведенческих актов с позиций морали играет медиум , в понятие которого философ вкладывает все разнообразие средств массовой информации. Этика неизбежно оказывается вовлечена в информационный процесс и связана с источниками и средствами информации, что является одним из условий ее социокультурного функционирования. «Особенно большое значение имеют средства информации, ибо они самым существенным образом влияют на структуру морального сознания и характер применения моральных норм и принципов». Базируясь на принципиально ином, по отношению к традиционной этике, типе информации, постмодернистская мораль основывается на информации, связанной, прежде всего, с медийными носителями. В свою очередь, подобная взаимосвязанность влияет на восприятие субъектом потока моральной информации.
Пользуясь латинским словом «медиум» (лат. medium - «по середине», «средний»), к которому восходит термин мессмедиа и само понятие СМИ, Жан Бодрийяр делает акцент таким образом на масштабности и характере функции всех типов средств массовой информации, а именно на функции посредничества и носителя информации, понимаемого как техническая производительная сила, порождающая симулякры. Сам язык, символическая система, превращается в медиум на уровне знака и рекламного дискурса. Повсюду массовая коммуникация определяется этой систематизацией на уровне технического медиума и кода, систематическим производством сообщений, истоком которых является не реальный мир, а сам медиум. В подобном контексте медиум выступает как транслятор нравственных ценностей, носитель моральной информации и средство формирования симулякров, моделью для которых выступают разнообразные феномены морали. С точки зрения производства симулякров наиболее грандиозной и масштабной предстает как раз медиатическая сфера, способная затронуть любые другие области, политическую, биологическую, медицинскую, психологическую и другие, и именно медиуму Бодрийяр уделяет значительное внимание в своей концепции симулякров. Важно еще и то, что информация масс-медиа больше не имеет ничего общего с «реальностью» фактов; «реальность» также уже протестирована. «Мы входим здесь в мир псевдо-события, псевдо-истории, псевдо-культуры […] Т.е. события, истории, культуры, идей, произведенных не живым опытом, противоречивым, реальным, а произведенных наподобие артефактов посредством элементов кода и технической манипуляции медиума. Предстоящее потреблению событие отфильтровывается, дробится, перерабатывается целым индустриальным конвейером производства».
«Повсюду можно наблюдать прецессию средств массовой информации в отношении террористического насилия. Именно это придает насилию специфически современную форму, гораздо более современную, нежели так называемые «объективные причины», которые мы стараемся ему приписать: ни политические, ни социальные, ни психологические причины несоизмеримы с этим событием». По мнению философа, такое событие как террористический акт представляет собой воспроизведенный медиумом знак, смысл которому придают сами СМИ, а также реципиент информации, моральная оценка которого является «следствием прецессии симулякров» или моральным симулякром. «Насилие потенциально существует в пустоте экрана благодаря дыре, которую он открывает в ментальное пространство». Что стало бы с событием террористического акта, если бы о нем никто ничего не узнал? Таким образом, можно сказать, что само реальное событие, реальный террористический акт не происходит, имеет место лишь симулякр события, являющийся следствием преднамеренного производства со стороны медиума. Речь идет об антиципации события, или о прецессии симулякров. «В своей основе насилие, как и терроризм, не событие, а скорее отсутствие события, принимающее форму взрыва, направленного внутрь : взрывается политическая пустота (а не злоба той или иной группы людей), молчание истории (а не психологическое подавление индивидуумов), безразличие, безмолвие».

Однако постмодернистская ситуация далеко не исчерпывается условиями тотальной симуляции, к которой прибавляются замещение субъекта разнообразными безличными структурами, производство знаковых, а не материальных ценностей, смена познавательной парадигмы. В результате всего этого сама система ценностей неизбежно оказалась исчерпавшей себя, что обусловило потребность в новых этических основаниях и возрождении ценностных ориентиров. Подобная необходимость кроется в самой постмодернистской ситуации, вобравшей в себя изменившееся сознание, отношение к действительности, условия тотальной симуляции, и те технические причины, которые повлекли за собой такие масштабные модификации. Несомненно, что проект тотальной симуляции, помещающий человека в пространство виртуальных отношений, является тем переживаемым опытом, который разрушает традиционные нравственные категории. Поэтому большинство критиков постмодернистской ситуации уже говорят о необходимости возврата к истокам собственной ответственности. И если «после смерти Бога возвещается смерть человека», то человечеству необходимо искать этические основания в самом себе.

Печенкина О.А.

Обратно в раздел

Жан Бодрийяр: Гиперреальность. Симулякр. Симуляция

«Симулякр - это вовсе не то, что скрывает собой истину, - это истина, скрывающая, что ее нет. Симулякр есть истина».

Жан Бодрийяр - известный французский интеллектуал, в работах которого затрагиваются глубокие проблемы философии, социологии, экономики, политики, культуры. Его острый и насмешливый взгляд прикован к современности; он хочет постичь природу человека развитых индустриальных обществ. Бодрийяр обратил на себя внимание уже первой своей работой «Система вещей»; вслед за ней появились «Общество потребления», «К критике политической экономии знака», «Зеркало производства», «Символический обмен и смерть» и другие.

Несмотря на то, что Бодрийяра нередко называют даже «гуру» постмодерна, сам он открещивался от подобных ярлыков. Так, в интервью по поводу «войны в заливе» Бодрийяр заявил, что «постмодерности» не было, а тем, кто называет его постмодернистом, он ответил в интервью с Майком Гейном (1993): «…Постмодернизм, как мне кажется, в изрядной степени отдает унынием, а то и регрессией. Я не имею с этим ничего общего. Это ваше дело».

Бодрийяр ввел понятие гиперреальности. Основа гиперреальности - симуляция. Единицами гиперреальности являются симулякры - знаки или несамотождественные феномены, отсылающие к чему-то другому, а потому симулятивные.

Бодрийяр развил учение о трех порядках симулякров: копии, функциональные аналоги и собственно симулякры. К третьему порядку симулякров он относил все современные феномены, включая деньги, общественное мнение и моду. Они функционируют по принципу символического обмена.

Современную эпоху Бодрийяр называет эрой гиперреальности - надстройка определяет базис, труд не производит, а социализирует, представительные органы власти никого не представляют. Современную эпоху характеризует чувство утраты реальности. Последним бастионом реальности становится смерть («смерть, пожалуй, единственное, что не имеет потребительной стоимости»). На смерти основана любая власть и экономика. Но в этом случае смерть выступает не сама по себе, а как фантазм (представление). В искусстве Бодрийяр видит критическую и терапевтическую функции по возвращению реальности.

Е. А. Самарская. «Жан Бодрийяр и его вселенная знаков»

«Симулякр»

Симулякр - «копия», не имеющая оригинала в реальности. Иными словами, семиотический знак, не имеющий означаемого объекта в реальности.

(лат. simulacrum < simulo - «изображение» от «делать вид, притворяться»)

В современное употребление слово «симулякр» ввел Жорж Батай. Ранее (начиная с латинских переводов Платона) оно означало просто изображение, картинку, репрезентацию. Например, фотография - симулякр той реальности, что на ней отображена. Не обязательно точное изображение, как на фотографии: картины, рисунки на песке, пересказ реальной истории своими словами - все это симулякры. Основанием для такой интерпретации понятия «симулякр» отчасти является то обстоятельство, что для Платона уже сам предмет реальности, изображаемый картиной или скульптурой, есть в некотором роде копия по отношению к идее предмета, эйдосу, - а изображение этого предмета представляет собой копию копии и в этом смысле фальшиво, неистинно.

Обычно создание этого термина приписывается Жану Бодрийяру, который ввел его в широкий обиход и применил для интерпретации реалий окружающего мира. Однако сам философ опирался на уже довольно прочную философскую традицию, сложившуюся во Франции и представленную такими именами как Жорж Батай, Пьер Клоссовский и Александр Кожев. Но не совсем верным также будет сказать, что своим возникновением термин симулякр обязан постмодернистской философской мысли: французские теоретики новейшего направления лишь дали иное истолкование старого термина Лукреция, который попытался перевести словом simulacrum эпикуровский eicon (с греч. отображение, форма, подобие). Однако Жан Бодрийяр, в отличие от других постмодернистов, придал совершенно новые оттенки содержанию термина симулякр, употребив его по отношению к социальной реальности.

В наше время под симулякром понимают обычно то, в каком смысле это слово использовал Бодрийяр. Так по выражению Н. Б. Маньковской, исследователя Ж. Бодрийяра, «симулякр - это псевдовещь, замещающая "агонизирующую реальность" постреальностью посредством симуляции». Говоря простым языком, симулякр - это изображение без оригинала, репрезентация чего-то, что на самом деле не существует. Например, симулякром можно назвать картинку, которая кажется цифровой фотографией чего-то, но то, что она изображает, на самом деле не существует и не существовало никогда. Такая подделка может быть создана с помощью специального программного обеспечения.

Жан Бодрийяр говорит скорее о социо-культурных реальностях как таковых, приобретающих двусмысленный неподлинный характер. Новизна этого подхода состоит в том, что философ перенес описание симулякра из сфер чистой онтологии и семиологии на картину современной социальной реальности, а его уникальность в попытке объяснить симулякры как результат процесса симуляции, трактуемый им как «порождение гиперреального», «при помощи моделей реального, не имеющих собственных истоков и реальности».

Например, Бодрийяр в своей знаменитой работе «Войны в Заливе не было» назвал симулякром войну 1991 года в Персидском заливе, в том смысле, что у наблюдающих за этой войной по CNN не было никакой возможности знать, было ли там что-нибудь на самом деле, или это просто пляска картинок и взволнованных пропагандистских репортажей на экранах их телевизоров. Именно в процессе имитации, симуляции реальности (пример - недобросовестное отображение CNN ситуации о Войне в Персидском заливе) получается продукт гиперреальности - симулякр.

Примечательно, что Жан Бодрийяр предлагает рассматривать симуляции как заключительный этап развития знака, в процессе которого он выделяет четыре ступени развития:

1 порядок - отражение базовой реальности. Класс копий - например, портретная фотография.

2 порядок - последующее искажение и маскировка данной реальности. Класс функциональных аналогий - например, резюме или грабли как функциональная аналогия руки.

3 порядок - подлог реальности и сокрытие отсутствия реальности (где больше нет модели). Знак, скрывающий, что оригинала нет. Собственно, симулякр.

4 порядок - полная утрата всякой связи с реальностью, переход знака из строя обозначения (видимости) в строй симуляции, то есть обращение знака в собственный симулякр. Знак, не скрывающий, что оригинала нет.

Иллюстрацией того, как производят симулякры, может служить фильм «Плутовство» (англ. Wag the Dog - «Хвост виляет собакой»), который как раз и был снят под впечатлением «Войны в Заливе не было» Бодрийяра.

Фильм Барри Левинсона «Хвост виляет собакой / Плутовство» (1997): https://vk.com/wall-52526415_26627

1. «Система вещей» (1968)

2. «Общество потребления» (1970)

3. «Символический обмен и смерть» (1976)

4. «Соблазн» (1979)

5. «Симулякры и симуляция» (1981)

6. «Америка» (1986)

7. «Прозрачность зла» (1990)

8. «Пароли. От фрагмента к фрагменту» (2000)

1. «Система вещей»

«Система вещей» вышла впервые в 1968 году и сразу принесла славу своему автору, французскому учёному и эссеисту Жану Бодрийяру. Целая сфера современного общественного быта - потребление вещей - открылась в ней для исследования строгими научными методами и одновременно для глубокой социальной критики.

В «Системе вещей» впервые вводится, хотя и без чёткого определения, это центральное понятие зрелого Бодрийяра - «симулякр», то есть ложное подобие, условный знак чего-либо, функционирующий в обществе как его заместитель. Примеры, приводимые автором книги (например, симулякр природности, которой искусственно окружает себя отдыхающий «на лоне природы» отпускник, или же симулякр истории, ностальгически обустраиваемый хозяином современного дома путём включения в его конструкцию остатков старинной фермы, разрушенной при его строительстве), показывают, что он и здесь исходит из размышлений Р. Барта об обманчивой «натурализации» идеологических значений, о превращении реальной природы (или же истории) в условный знак природности или историчности. Правда, в своём анализе бытовых вещей Бодрийяр ещё выделяет «нулевой уровень» симуляции - уровень чисто функциональных, собственно технологических задач и решений, которые внутренне не зависят от знаковой системы потребления, однако могут искажаться и сдерживаться ей в своём развитии. Именно под давлением этой системы, пишет он вслед за другими социологами (Льюисом Мамфордом, Эдгаром Мореном), бытовая техника уже несколько десятилетий переживает стагнацию, не обогащаясь какими-либо принципиально новыми объектами и решениями; в скором будущем его безрадостная констатация была опровергнута появлением такой революционной технической новинки, как персональный компьютер.

Первая книга Жана Бодрийяра, как и вообще его творчество, отличается ясностью изложения, парадоксальным остроумием мысли, блеском литературно-эссеистического стиля. В ней новаторски ставятся наиболее важные проблемы социологии, философии, психоанализа, семиотики и искусствознания. Для России, с запозданием приобщившейся или приобщающейся к строю общества потребления, эта книга сегодня особенно актуальна, помогая трезво оценить человеческие возможности подобного общества, перспективы личностного самоосуществления живущих в нём людей.

2. «Общество потребления»

Книга известного французского социолога и философа Жана Бодрийяра посвящена проблемам «общества потребления», сложившегося в высокоразвитых странах Европы к 70-м годам XX в. Основываясь на богатом экономическом и социологическом материале, Бодрийяр на примере Франции дает критический анализ такого общества с философской, социологической, экономической, политической и культурной точек зрения.

Он выявляет его характерные черты и акцентирует внимание на том влиянии, которое процессы, происходящие в «обществе потребления», оказывают на моральное и интеллектуальное состояние его граждан.

3. «Символический обмен и смерть»

Книга «Символический обмен и смерть» выделяется, как попытка не только дать критическое описание неокапиталистического общества потребления, но и предложить ему культурную альтернативу, которую автор связывает с восходящими к архаическим традициям механизмами «символического обмена»: обменом дарами, жертвоприношением, ритуалом, игрой, поэзией.

4. «Соблазн»

«Есть способ чтения книг, оставляющий их восприятие открытым: это значит, что неявные отсылки остаются невосстановленными, что книга не попадает в ряд других - ей предшествующих и ее продолжающих, - что сами понятия, наконец (если издание является "научным"), так и не обретают своей непреложной окончательности. Короче, от книги в целом остается лишь некое ощущение, возможно даже некий соблазн, не требующие никакой определенности, - печать стиля, память настроения, неполный образ разыгранных тем. (Именно «разыгранных» - темы становятся скорее музыкальными, и их предписанный порядок растворяется в моей комбинаторике: я помню только те из них, что меня зацепили и увлекли благодаря тому, что затронули мои интерес.) Можно ли надеяться прочитать так Жана Бодрийяра, в беспамятстве или неведении, прочитать «Соблазн» самим соблазном - хотя для философа это важное понятие, далекое от психологических нюансов межличностных взаимоотношений? (Но и верное им - в своем частном значении; только в этом случае речь пойдет о другом градусе соблазна, о соблазне, совращенном со своего истинного пути: вот почему тут его фактическое содержание - уклонение от растущих ставок и рискованной случайности Игры.) Можно ли, иными словами, извлечь (дополнительный) смысл из бодрийяровской манеры письма, самой по себе завораживающей?» Елена Петровская. Вхождение в конечное (вступление)

5. «Симулякры и симуляция»

Философский трактат Жана Бодрийяра, написанный в 1981 году. В этом трактате Бодрийяр исследует взаимосвязи между реальностью, символами и обществом, обобщая предыдущие свои теоретические разработки. Самая полная и доступная для восприятия книга подобной тематики, с которой можно начинать погружение в мир современной философии. Автор дает наиболее развернутые определения таким понятиям как, «гиперреальность» и «симулякры», давно уже вошедших в массовый обиход. Это произведение помогло множеству людей по всему миру взглянуть на нашу реальность с принципиально иной стороны, с позиции признания ее фиктивной, поддельной, «копией копии», иллюзорной субстанцией, а также вдохновила кинематографистов на создание культового фильма «Матрица», где она не только цитируется, но и мелькает в кадре.

6. «Америка»

Философско-художественное эссе французского культуролога и философа Жана Бодрийяра, написанное в 1986 году. Эссе о современности, главной особенностью которой является создание все более искусственной среды обитания, в которой человек уже не страдает от тяжелого труда, болезней, голода, насилия, войн и даже не переживает тяжелых душевных конфликтов. В Америке все молоды, здоровы, непрерывно едят и широко улыбаются, по ночам там не гасят огни, радио и ТВ работают 24 часа в сутки. Американцы совершенны как боги: благодаря спорту, аэробике, медицинским препаратам, лицевой хирургии они могут конструировать свою внешность, которая раньше была дана как судьба...

7. «Прозрачность зла»

Книга современного французского философа Жана Бодрийяра посвящена философскому осмыслению современного мира и продолжает, в частности, тему философско-художественное эссе «Америка». Речь идет о мироустройстве, главной особенностью которого является, по Бодрийяру, создание все более обыскусствленной среды обитания людей, в которой человек более не страдает от тяжкого труда, болезней, голода, насилия, войн и даже не переживает экзистенциальных душевных конфликтов. Предваряется исследование мыслями о том, что «коль скоро мир движется к бредовому положению вещей, мы также должны смещаться к бредовой точке зрения» и «лучше погибнуть от крайностей, чем от отчаянья». Книга представляет собой сборник эссе, объединенных в произведение более крупной формы, дополняющих друг друга в развитие темы. Для всех интересующихся современной философией и философской антропологией.

8. «Пароли. От фрагмента к фрагменту»

В основу «Паролей» лег материал к документальному фильму о философе, снятому Пьером Буржуа. Предмет, ценность, соблазн, непристойное, хаос, предел, судьба, мышление и др. - о каждом из этих понятий автор «Паролей» создает миниатюрный шедевр. «От фрагмента к фрагменту» - серия бесед, в которых Бодрийяр рассуждает о Ницше и Фуко, строении ДНК и фрактале, патафизике Жарри и театре жестокости Арто. Постепенно читатель становится свидетелем рождения философии и начинает понимать контекст размышлений одного из самых значительных философов современности. Книга предназначена всем, кто интересуется состоянием современного гуманитарного знания.

Современную культуру уже невозможно представить без идей и «словечек» Бодрийяра.

Благодаря таланту провокатора и эссеиста он ввел в моду общество потребления и симулякр, симуляцию и символический обмен. Идеи Бодрийяра оказались востребованы далеко за пределами интеллектуальной среды, став, к примеру, метафизическим фундаментом голливудского блокбастера «Матрица».

В этой книге, Бодрийяр подводит своего рода «промежуточные итоги». Понятия, ключевые для Бодрийяра и для философии в целом, анализируются автором «Паролей» в режиме короткого словарного эссе.

Материал подготовлен сообществом

Жан Бодрийяр анализирует, как современный поток информации, создающий огромное количество копий и симулякров, в конце концов, уничтожает реальность.

Жан Бодрийяр - интеллектуальный «гуру» постмодернизма, который некогда открыл нам глаза на «нереальность происходящего». «Мы живём в мире симулякров» - сказал он, подтвердив это грудой примеров: труд больше не является производительным, он, скорее, несёт социальную функцию («все должны быть при деле»), представительные органы власти никого уже не представляют, теперь не базис определяет надстройку, а наоборот. Так, по Бодрийяру, мы утратили связь с реальностью и вошли в эру гиперреальности - эпохи, в которой картинка важнее содержания, а связь между предметами, явлениями и их знаками нарушена (за концепцию фильма «Матрица» мы как раз Бодрийяру должны сказать спасибо, хотя он был убеждён, что его идеи исказили).

Немалую роль в этом процессе Жан Бодрийяр отводит СМИ: по его мнению, современный безумный поток информации создаёт огромное количество копий и симулякров, которые в конце концов уничтожают реальность. Более того, замечает Бодрийяр, чем больше становится информации, тем меньше смысла, хотя, по логике, всё должно быть наоборот. Анализу именно этой проблемы посвящена целая глава его книги «Симулякры и симуляции» (1981 г.). Итак, Monocler предлагает почитать и разобраться, почему происходит тотальная инфляция информации и что с этим делать.

Мы находимся в мире, в котором становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла. В связи с этим возможны три гипотезы:

Либо информация продуцирует смысл (негэнтропийный фактор), но оказывается неспособной компенсировать жестокую потерю смысла во всех областях. Попытки повторно его инъецировать, через все большее число СМИ, сообщений и контентов оказываются тщетными: потеря, поглощение смысла происходит быстрее, чем его повторная инъекция. В этом случае следует обратиться к производительному базису, чтобы заменить терпящие неудачу СМИ. То есть к целой идеологии свободы слова, средств информации, разделенных на бесчисленные отдельные единицы вещания, или к идеологии «антимедиа» (радиопираты и т.д.).

Либо информация вообще ничего общего не имеет с сигнификацией. Это нечто совершенно иное, операционная модель другого порядка, внешнего по отношению к смыслу и его циркуляции. Такова, в частности, гипотеза К. Шеннона, согласно которой сфера информации, сугубо инструментальная, техническая среда, не предполагает никакого конечного смысла и поэтому также не должна участвовать в оценочном суждении. Это разновидность кода, такого как генетический: он является тем, что он есть, он функционирует так, как функционирует, а смысл - это что-то иное, что появляется, так сказать, после факта, как у Моно в работе «Случайность и необходимость». В этом случае, просто не было бы никакой существенной связи между инфляцией информации и дефляцией смысла.

Либо, напротив, между этими двумя явлениями существует жесткая и необходимая корреляция в той мере, в какой информация непосредственно разрушает или нейтрализует смысл и сигнификацию. Тем самым оказывается, что утрата смысла напрямую связана с разлагающим, разубеждающим действием информации, средств информации и средств массовой информации.

Это наиболее интересная гипотеза, однако она идет вразрез с общепринятым мнением. Социализацию повсеместно измеряют через восприимчивость к сообщениям СМИ. Десоциализированным, а фактически асоциальным является тот, кто недостаточно восприимчив к средствам информации. Информация везде, как полагают, способствует ускоренному обращению смысла и создает прибавочную стоимость смысла, аналогичную той, которая имеет место в экономике и получается в результате ускоренного обращения капитала. Информацию рассматривают как создательницу коммуникации, и, несмотря даже на огромные непроизводственные затраты, существует общий консенсус относительно того, что мы имеем дело все же с ростом смысла, который перераспределяется во всех промежутках социального - точно так же, как существует консенсус относительно того, что материальное производство, несмотря на сбои и иррациональность, все же ведет к росту благосостояния и социальной гармонии. Мы все причастны к этому устойчивому мифу. Это - альфа и омега нашей современности, без которых было бы подорвано доверие к нашей социальной организации. И, однако, факт состоит в том, что оно-таки подорвано, причем именно по этой самой причине: там, где, как мы полагаем, информация производит смысл, происходит обратное.

Информация пожирает свой собственный контент. Она пожирает коммуникацию и социальное. И это происходит по двум причинам:

1. Вместо того, чтобы создавать коммуникацию, информация исчерпывает свои силы в инсценировке коммуникации. Вместо того, чтобы производить смысл, она исчерпывает свои силы в инсценировке смысла. Перед нами очень знакомый гигантский процесс симуляции. Неподготовленные интервью, телефонные звонки зрителей и слушателей, всевозможная интерактивность, словесный шантаж: «Это касается вас, событие - это вы и т.д.». Во все большее количество информации вторгается этот вид призрачного контента, этого гомеопатического прививания, эта мечта пробудить коммуникацию. Круговая схема, в которой на сцене разыгрывают то, чего желает аудитория, антитеатр коммуникации, который, как известно, всегда является лишь повторным использованием через отрицание традиционного института, интегрированной отрицательной схемой. Огромная энергия, направленная на удержание симулякра на расстоянии, чтобы избежать внезапной диссимуляции, которая поставила бы нас перед очевидной реальностью радикальной потери смысла.

Бесполезно выяснять, потеря ли коммуникации ведет к этой эскалации в пределах симулякра, или это симулякр, который первым появляется здесь с целью апотропии, с целью заранее воспрепятствовать любой возможности коммуникации (прецессия модели, которая кладет конец реальному). Бесполезно выяснять что первоначально, ни то и ни другое, потому что это циклический процесс - процесс симуляции, процесс гиперреального. Гиперреальность коммуникации и смысла. Более реальное, чем само реальное, - вот так оно и упраздняется.

Таким образом, не только коммуникация, но и социальное функционируют в замкнутом цикле, как соблазн, к которому приложена сила мифа. Доверие, вера в информацию присоединяется к этому тавтологическому доказательству, которое система предоставляет о самой себе, дублируя в знаках неуловимую реальность.

Однако можно предположить, что эта вера столь же неоднозначна, как и вера, сопровождающая мифы в архаичных обществах. В них верили и не верили. Никто не терзается сомнениями: «Я знаю точно, и все же...». Этот вид обратной симуляции возникает в массах, в каждом из нас, в ответ на симуляцию смысла и коммуникации, в которой нас замыкает эта система. В ответ на тавтологичность системы возникает амбивалентность масс, в ответ на апотропию - недовольство или до сих пор загадочное верование. Миф продолжает существовать, однако не стоит думать, что люди верят в него: именно в этом кроется ловушка для критической мысли, которая может работать лишь исходя из предположения о наивности и глупости масс.

2. В дополнение к этому, чрезмерной инсценировкой коммуникации СМИ усиленно добиваются информацией непреодолимой деструктуризации безотзывного социального.

Так информация разлагает смысл, разлагает социальное, превращает их в некую туманность, обреченную вовсе не на рост нового, а наоборот, на тотальную энтропию.

Таким образом, средства массовой информации - это движители не социализации, а как раз наоборот, имплозии социального в массах. И это лишь макроскопическое расширение имплозии смысла на микроскопическом уровне знака. Эту имплозию следует проанализировать, исходя из формулы Маклюэна «medium is the message» (средства коммуникации - это и есть сообщение), возможные выводы из которой еще далеко не исчерпаны.

Однако существует еще более серьезная проблема, которую сам Маклюэн не обнаружил. Ведь за пределами этой нейтрализации всех контентов можно было бы надеяться на то, что медиа еще будут функционировать в своей форме, и что реальное можно будет трансформировать под влиянием медиа как формы. Если весь контент будет упразднен, останется, возможно, еще революционная и субверсивная ценность использования медиа как таковых. Следовательно, - и это то, к чему в своем предельном значении ведет формула Маклюэна, - происходит не только лишь имплозия сообщения в медиа, но, в том же самом движении, происходит и имплозия медиа в реальном, имплозия медиа и реального в некий род гиперреальной туманности, в которой больше неразличимы определение и собственное действие медиа.

Даже «традиционный» статус самих СМИ, характерный для современности, поставлен под сомнение. Формула Маклюэна: медиа - это сообщение, являющееся ключевой формулой эры симуляции (медиа является сообщением - отправитель является адресатом, замкнутость всех полюсов - конец перспективного и паноптического пространства - таковы альфа и омега нашей современности), сама эта формула должна рассматриваться в своем предельном выражении, то есть: после того как все контенты и сообщения испарятся в медиа, сами медиа исчезнут как таковые. В сущности, это еще благодаря сообщению медиа приобретают признаки достоверности, это оно предоставляет медиа их определенный, отчетливый статус посредника коммуникации. Без сообщения медиа сами попадают в неопределенность, присущую всем нашим системам анализа и оценки. Лишь модель, действие которой является непосредственным, порождает сразу сообщение, медиа и «реальное».

Наконец, «медиа - это сообщение», означает не только конец сообщения, но и конец медиа. Больше нет медиа в буквальном смысле слова (я имею в виду, прежде всего электронные средства массовой информации), то есть инстанции, которая была бы посредником между одной реальностью и другой, между одним состоянием реального и другим. Ни по содержанию, ни по форме. Собственно, это то, что и означает имплозия. Взаимопоглощение полюсов, короткое замыкание между полюсами любой дифференциальной системы смысла, стирание четких границ и оппозиций, включая оппозицию между медиа и реальным, - следовательно, невозможность любого опосредствованного выражения одного другим или диалектической зависимости одного от другого. Циркулярность всех эффектов медиа. Следовательно, невозможность смысла в значении одностороннего вектора, идущего от одного полюса к другому. Необходимо до конца проанализировать эту критическую, но оригинальную ситуацию: это единственное, что остается нам.

Бесполезно мечтать о революции через содержание, тщетно мечтать о революции через форму, потому что медиа и реальное составляют отныне единую туманность, истина которой не поддается расшифровке.

Факт этой имплозии контентов, поглощения смысла, исчезновения самих медиа, резорбции любой диалектики коммуникации в тотальной циркуляции модели, имплозии социального в массах может показаться катастрофическим и отчаянным. Однако это выглядит так лишь в свете идеализма, который полностью доминирует в нашем представлении об информации. Мы все пребываем в неистовом идеализме смысла и коммуникации, в идеализме коммуникации посредством смысла, и в этой перспективе нас как раз и подстерегает катастрофа смысла.

Однако следует понимать, что термин «катастрофа» имеет «катастрофическое» значение конца и уничтожения лишь при линейном видении накопления, влекущего за собой завершенность, которое навязывает нам система. Сам термин этимологически означает всего-навсего «заворот», «сворачивание цикла», которое приводит к тому, что можно было бы назвать «горизонтом событий», к горизонту смысла, за пределы которого невозможно выйти: по ту сторону нет ничего, что имело бы для нас значение, - однако достаточно выйти из этого ультиматума смысла, чтобы сама катастрофа уже больше не являлась последним днем расплаты, в качестве которой она функционирует в нашем современном воображаемом.

За горизонтом смысла - завороженность, являющаяся результатом нейтрализации и имплозии смысла. За горизонтом социального - массы, представляющие собой результат нейтрализации и имплозии социального.

Главное сегодня - оценить этот двойной вызов - вызов смысла, брошенный массами и их молчанием (которое вовсе не является пассивным сопротивлением) - вызов смысла, который исходит от средств информации и их гипноза. Все попытки, маргинальные и альтернативные, воскресить какую-то частицу смысла, выглядят по сравнению с этим как второстепенные.

Совершенно очевидно, что в этом сложном соединении масс и средств информации кроется некий парадокс: или это СМИ нейтрализуют смысл и продуцируют «бесформенную» или информированную массу, или это массы удачно сопротивляются средствам информации, отвергая или поглощая без ответа все сообщения, которые те продуцируют? Ранее, в «Реквиеме по массмедиа», я проанализировал и описал СМИ как институт ирреверсивной модели коммуникации без ответа. А сегодня? Это отсутствие ответа можно понять уже не как стратегию власти, а как контрстратегию самих масс, направленную против власти. Что в таком случае?

Находятся ли СМИ на стороне власти, манипулируя массами, или они на стороне масс и занимаются ликвидацией смысла, творя не без доли наслаждения насилие над ним? Вводят ли медиа массы в состояние гипноза, или это массы заставляют медиа превращаться в бессмысленное зрелище? Могадишо-Штаммхайм: СМИ сами себя превращают в средство морального осуждения терроризма и эксплуатации страха в политических целях, но, одновременно с этим, в совершеннейшей двусмысленности, они распространяют бесчеловечное очарование терактом, они сами и есть террористы, поскольку сами подвержены этому очарованию (вечная моральная дилемма, ср. Умберто Эко: как избежать темы терроризма, как найти правильный способ использования средств информации - если его не существует). СМИ несут смысл и контрсмысл, они манипулируют во всех направлениях сразу, этот процесс никто не может контролировать, они - средства внутренней по отношению к системе симуляции, и симуляции, которая разрушает систему, что в полной мере соответствует ленте Мебиуса и логике кольца – они в точности с ней совпадают. Этому не существует ни альтернативы, ни логического решения. Лишь логическое обострение и катастрофическое разрешение.

С одной поправкой. Мы находимся один на один с этой системой в раздвоенном и неразрешимом положении «двойного послания» - точно так, как дети один на один с требованиями взрослого мира. От них требуют одновременно становиться самостоятельными, ответственными, свободными и сознательными субъектами и быть покорными, инертными, послушными, что соответствует объекту (примеч. Double bind – с англ. яз. двойное послание, двойная связь; концепция, играющая ключевую роль в теории шизофрении Г. Бейтсона. По сути, double bind является парадоксальным предписанием, которое в итоге приводит к безумию:«Приказываю тебе не выполнять моих приказов». Примером такого поведения может служить то, как мать на словах просит своего ребенка о выражении любви, однако одновременно с помощью жестов требует от ребенка держаться на некотором расстоянии от нее. Это приводит к тому, что любое действие ребенка будет расценено как неверное, и в дальнейшем ему может оказаться сложным как-то разрешить эту ситуацию). Ребенок сопротивляется по всем направлениям и на противоречивые требования также отвечает двойной стратегией. Требованию быть объектом он противопоставляет все возможные варианты неповиновения, бунта, эмансипации, словом, самые настоящие претензии субъекта. Требованию быть субъектом он так же упорно и эффективно противопоставляет сопротивление, присущее объекту, то есть совсем противоположное: инфантилизм, гиперконформизм, полную зависимость, пассивность, идиотизм. Ни одна из двух стратегий не имеет большей объективной ценности, чем другая. Сопротивление субъекта сегодня однобоко ценится выше и рассматривается как положительное - так же, как в политической сфере лишь поведение, направленное на освобождение, эмансипацию, самовыражение, становление в качестве политического субъекта, считается достойным и субверсивным. Это означает игнорирование влияния, такого же и, безусловно, гораздо более значительного, поведения объекта, отказ от позиции субъекта и осознания - именно таково поведение масс, - которые мы предаем забвению под пренебрежительным термином отчуждения и пассивности.

Поведение, направленное на освобождение, отвечает одному из аспектов системы, постоянному ультиматуму, который выдвигается нам с тем, чтобы представить нас в качестве чистых объектов, но он отнюдь не отвечает другому требованию, которое заключается в том, чтобы мы становились субъектами, чтобы мы освобождались, чтобы мы самовыражались любой ценой, чтобы мы голосовали, вырабатывали, принимали решение, говорили, принимали участие, участвовали в игре, - этот вид шантажа и ультиматума, используемый против нас так же серьезен, как первый, еще более серьезен, без сомнения, в наше время. В отношении системы, чьим аргументом является притеснение и подавление, стратегическое сопротивление представляет собой освободительные притязания субъекта. Но это отражает, скорее, предшествующую фазу системы, и даже если мы все еще находимся с ней в состоянии афронта, то это уже не является стратегической областью: актуальным аргументом системы является максимизация слова, максимизация производства смысла. А значит, и стратегическое сопротивление - это отказ от смысла и от слова – или же гиперконформистская симуляция самих механизмов системы, также представляющая собой форму отказа и неприятия. Это стратегия масс и она равнозначна тому, чтобы вернуть системе ее собственную логику через ее удвоение, и смысл, словно отражение в зеркале - не поглотив его. Эта стратегия (если еще можно говорить о стратегии) преобладает сегодня, ведь она вытекает из преобладающей фазы системы.

Ошибиться с выбором стратегии - это серьезно. Все те движения, которые делают ставку лишь на освобождение, эмансипацию, возрождение субъекта истории, группы, слова, на сознательность (точнее бессознательность) субъектов и масс, не видят того, что они находятся в русле системы, чьим императивом сегодня является как раз перепроизводство и регенерация смысла и слова.

Жан Бодрийяр «Симулякры и симуляции», 1981 г.

Символический обмен приводит к утверждению "гипер- реалыюсти".

Под гиперреальностью Ж. Бодрийяр понимает симуляции чего-либо. Социолог добавляет при этом, что гинерреалыюсть для стороннего наблюдателя более реальна, чем сама реальность, более правдива, чем истина, более очаровательна, чем само очарование.

В качестве примера гиперреальности Ж. Бодрийяр приводит Диснейленд. В парке жизненный мир воспринимается как более реальный по сравнению с тем, что есть "реальность" за сто пределами. Обслуживание опять-таки здесь более замечательное, чем то, с которым мы сталкиваемся в реальной жизни. Видение фауны и флоры океана куда лучше, чем их можно познать при реальном контакте с морской водой.

Превращение символов в гиперреальность, по Ж. Бодрийяру, осуществляется благодаря серии последовательных превращений символов:

Символ отражает сущностную характеристику реальности;

символ маскирует и искажает сущность реальности;

- символ скрывает отсутствие сущности реальности;
- он перестает соотноситься с реальностью вообще, представляя лишь подобие или видимость чего-либо.

Гиперреальность имеет дело с фрагментами или вообще с видимостью реальности.

По Ж. Бодрийяру, общественное мнение отражает не реальность, а гиперреальность. Респонденты не выражают собственное мнение. Они воспроизводят то, что ранее уже было создано в виде системы символов средствами массовой информации.

Политика, как считает Ж. Бодрийяр, также обретает форму гиперреальности. Партии не отстаивают и не борются за что-либо реальное. Тем не менее они противостоят друг другу, "симулируя оппозицию".

Бюрократическая система контроля, адекватная экономическому обмену, уступает место "мягкому контролю, осуществляемому с помощью симуляций". Все социальные группы в итоге преобразуются в "единую огромную симулируемую массу".

Под симулякрами Ж. Бодрийяр понимает знаки или образы, отрывающиеся по смыслу от конкретных объектов , явлений , событий , к которым они изначально относились, и тем самым выступающие как подделки , уродливые мутанты , фальсифицированные копии , не соответствующие оригиналу.

Своими корнями данный термин уходит в понятие, введенное еще Платоном, - "копия копии", обозначающее, что многократное копирование образца в итоге приводит к утрате идентичности образа. В связи с этим симулякры выступают как знаки, приобретающие автономный смысл и вообще не соотнесенные с реальностью.

Тем не менее симулякры могут и широко используются в коммуникативных процессах современного общества. Они воспринимаются людьми благодаря ассоциациям с конкретными объектами, явлениями, событиями. Иными словами, благодаря замене реального знаками реального происходит утверждение иллюзии реальности, творчества, прекрасного, доброты и т.д.

Как считает Ж. Бодрийяр, современное общество основано на симулякрах: Диснейленд - более привлекателен, чем естественная природа; модная вещь - лучше той, которая прекрасно функционирует; порнофильмы заменяют сексуальность, мыльные оперы - любовь и т.д.

Социолог выделяет три типа симулякров: "Со времен эпохи Возрождения, - отмечает он, - параллельно изменениям закона ценности, последовательно сменились три порядка симулякров:

Подделка составляет господствующий тип “классической” эпохи от Возрождения до промышленной революции;

- Производство составляет господствующий тип промышленной эпохи;
- Симуляция составляет господствующий тип нынешней фазы, регулируемой кодом" .

Симуляция в интерпретации Ж. Бодрийяра означает обретение знаками , образами , символами самодостаточной реальности. Социолог полагает, что сегодня развитие человеческой цивилизации идет в направлении утверждения мира симуляций, которые буквально распространились на все сферы общественной жизни.

Симулякры и симуляции способствуют имплозии - взрыву социального, его уничтожение и поглощение симулякрами: границы различий между классами, гендерами, культурами стираются в силу взаимопроникновения реалий друг в друга - экономика определяется культурой и политикой, а искусство, в свою очередь, - поглощено экономикой, политикой, сексуальностью и т.д.

Насколько симулякры и симуляции вошли в нашу жизнь?

Нравится нам это или нет, но различные симулякры стали частью нашей действительности. Они существуют вполне реально, хотя, как правило, относительно непродолжительное время. Такие симулякры, как "истинные патриоты", "демократы", "менты" из телесериалов, представляется, настолько заполнили нашу жизнь, стали "правдивыми", "близкими" и "родными". В результате, складывается ситуация с утверждением и распространением симуляций "реального мира", который теперь трудно или почти невозможно описать с помощью традиционно принятого, рационального научного инструментария. Становится невозможным ответить на вопрос, какая же реальность "истинная" или хотя бы - какая "более реальная".

По очевидно то, что симуляции стали определенными реальностями, которые размывают значения современных и исторических событий, а в некоторых случаях способствуют лишению людей социальной памяти - как фактора передачи социальных практик, ценностных ориентаций из поколения в поколение, что обеспечивает преемственность в развитии общественного сознания, образцов поведения людей.

Симулякры неотделимы от новых культурных продуктов. Они делают их качественно неопределенными.

Так, современная звукозаписывающая аппаратура позволяет совершать невозможные ранее манипуляции со звуком. Классические произведения Моцарта, Бетховена, Шостаковича могут приобретать совершенно иное по самым разным параметрам звучание, которое многих слушателей просто зачаровывает. Более того, аппаратура позволяет слушателям становиться соавторами исполнения, задавая звучанию определенные качественные характеристики. Но это будет не тот вариант исполнения, который задумывался изначально авторами произведений. Это будет "копия копии". Очевидно несоответствие нового и аутентичного, авторского звучания.

Благодаря симулякрам стираются различия между китчем и высоким искусством. Тем самым начинает размываться само представление о нормативности и девиации, маскируется культурная деградация.

Аналогичная ситуация складывается и в других сферах общественной жизни. Так, всегда существовали легальный и "черный" рынки. В различных культурах отношение к нелегальной экономической деятельности варьировалось от нетерпимого до снисходительного. Но это было отражение реальности , стремящееся к адекватному представлению положения дел в обществе. Люди знали, что действительно они имели.

Появление и развитие современных экономических симулякров - теневых предприятий и банков, фирм однодневок, разного рода "крыш" - смешало все настолько, что идентифицировать легальную и нелегальную деятельность становится все труднее. Фактически, симулякры уничтожают всякую соотнесенность знаков, слов, реклам с истинным положением дел.

Симулякры начинают размывать реальность и в политической сфере. Подчас исчезает само представление о политике как целедостиженческой деятельности. Она симулируется сугубо прагматической целью сохранения или обретения властных полномочий - успехом локального уровня , не имеющего ничего общего ни с реализацией конкретных программ, ни даже с выполнением традиционных "обещаний" политиков народу. И при том появляются симулякры самих источников власти : возникают структуры с размытыми функциями, иногда даже никак легитимно не закрепленными.

Можно по-разному оценивать последствия ликвидации двухполюсного мира. По, несомненно, одно - появились симулякры и в сфере международных отношений.

Ломаются и уходят в прошлое прежние образы "друзей" и "врагов". А где же новые нормы взаимодействия между странами?

Их объективно реальные контуры пока лишь выкристаллизовываются. Нормой же становится симуляция "стратегического партнерства", до которого, чтобы оно стало реальным, надо политически и экономически "дозреть". Естественно, что реально Мир не становится от этого более безопасным и стабильным. Пожалуй, наоборот - возрастают риски, связанные с неопределенностью, непредсказуемыми флуктуациями политических интересов.

Ж. Бодрийяр считает, что выход из создавшегося положения состоит в том, чтобы, полагаясь на патафизику и научную фантастику, повернуть систему против самой себя: система должна сама совершить самоубийство.

В противовес традиционным революционным стратегиям Ж. Бодрийяр призывает к "фатальным стратегиям", призванным изменить нынешнюю логику общественного развития, когда вещи властвуют над людьми. Если в традиционных стратегиях субъект всегда умнее вещей и обстоятельств, то фатальные стратегии исходят из циничности и превосходства объекта 1 .

Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. С. 113.

Жан Бодрийяр — интеллектуальный «гуру» постмодернизма, который некогда открыл нам глаза на «нереальность происходящего». «Мы живём в мире симулякров» — сказал он, подтвердив это грудой примеров: труд больше не является производительным, он, скорее, несёт социальную функцию («все должны быть при деле»), представительные органы власти никого уже не представляют, теперь не базис определяет надстройку, а наоборот. Так, по Бодрийяру, мы утратили связь с реальностью и вошли в эру гиперреальности — эпохи, в которой картинка важнее содержания, а связь между предметами, явлениями и их знаками нарушена (за концепцию фильма «Матрица» мы как раз Бодрийяру должны сказать спасибо, хотя он был убеждён, что его идеи исказили).

Немалую роль в этом процессе Жан Бодрийяр отводит СМИ: по его мнению, современный безумный поток информации создаёт огромное количество копий и симулякров, которые в конце концов уничтожают реальность. Более того, замечает Бодрийяр, чем больше становится информации, тем меньше смысла, хотя, по логике, всё должно быть наоборот. Анализу именно этой проблемы посвящена целая глава его книги «Симулякры и симуляции» (1981 г.). Итак, читаем и разбираемся, почему происходит тотальная инфляция информации и что с этим делать.

По теме

ИМПЛОЗИЯ СМЫСЛА В СРЕДСТВАХ ИНФОРМАЦИИ

— Либо информация продуцирует смысл (негэнтропийный фактор), но оказывается неспособной компенсировать жестокую потерю смысла во всех областях. Попытки повторно его инъецировать, через все большее число СМИ, сообщений и контентов оказываются тщетными: потеря, поглощение смысла происходит быстрее, чем его повторная инъекция. В этом случае следует обратиться к производительному базису, чтобы заменить терпящие неудачу СМИ. То есть к целой идеологии свободы слова, средств информации, разделенных на бесчисленные отдельные единицы вещания, или к идеологии «антимедиа» (радиопираты и т.д.).

— Либо информация вообще ничего общего не имеет с сигнификацией. Это нечто совершенно иное, операционная модель другого порядка, внешнего по отношению к смыслу и его циркуляции. Такова, в частности, гипотеза К. Шеннона, согласно которой сфера информации, сугубо инструментальная, техническая среда, не предполагает никакого конечного смысла и поэтому также не должна участвовать в оценочном суждении. Это разновидность кода, такого как генетический: он является тем, что он есть, он функционирует так, как функционирует, а смысл — это что-то иное, что появляется, так сказать, после факта, как у Моно в работе «Случайность и необходимость». В этом случае, просто не было бы никакой существенной связи между инфляцией информации и дефляцией смысла.

— Либо, напротив, между этими двумя явлениями существует жесткая и необходимая корреляция в той мере, в какой информация непосредственно разрушает или нейтрализует смысл и сигнификацию. Тем самым оказывается, что утрата смысла напрямую связана с разлагающим, разубеждающим действием информации, средств информации и средств массовой информации.

Это наиболее интересная гипотеза, однако она идет вразрез с общепринятым мнением. Социализацию повсеместно измеряют через восприимчивость к сообщениям СМИ. Десоциализированным, а фактически асоциальным является тот, кто недостаточно восприимчив к средствам информации. Информация везде, как полагают, способствует ускоренному обращению смысла и создает прибавочную стоимость смысла, аналогичную той, которая имеет место в экономике и получается в результате ускоренного обращения капитала. Информацию рассматривают как создательницу коммуникации, и, несмотря даже на огромные непроизводственные затраты, существует общий консенсус относительно того, что мы имеем дело все же с ростом смысла, который перераспределяется во всех промежутках социального — точно так же, как существует консенсус относительно того, что материальное производство, несмотря на сбои и иррациональность, все же ведет к росту благосостояния и социальной гармонии. Мы все причастны к этому устойчивому мифу. Это — альфа и омега нашей современности, без которых было бы подорвано доверие к нашей социальной организации. И, однако, факт состоит в том, что оно-таки подорвано, причем именно по этой самой причине: там, где, как мы полагаем, информация производит смысл, происходит обратное.

1. Вместо того, чтобы создавать коммуникацию, информация исчерпывает свои силы в инсценировке коммуникации. Вместо того, чтобы производить смысл, она исчерпывает свои силы в инсценировке смысла. Перед нами очень знакомый гигантский процесс симуляции. Неподготовленные интервью, телефонные звонки зрителей и слушателей, всевозможная интерактивность, словесный шантаж: «Это касается вас, событие — это вы и т.д.». Во все большее количество информации вторгается этот вид призрачного контента, этого гомеопатического прививания, эта мечта пробудить коммуникацию. Круговая схема, в которой на сцене разыгрывают то, чего желает аудитория, антитеатр коммуникации, который, как известно, всегда является лишь повторным использованием через отрицание традиционного института, интегрированной отрицательной схемой. Огромная энергия, направленная на удержание симулякра на расстоянии, чтобы избежать внезапной диссимуляции, которая поставила бы нас перед очевидной реальностью радикальной потери смысла.

Бесполезно выяснять, потеря ли коммуникации ведет к этой эскалации в пределах симулякра, или это симулякр, который первым появляется здесь с целью апотропии, с целью заранее воспрепятствовать любой возможности коммуникации (прецессия модели, которая кладет конец реальному). Бесполезно выяснять что первоначально, ни то и ни другое, потому что это циклический процесс — процесс симуляции, процесс гиперреального. Гиперреальность коммуникации и смысла. Более реальное, чем само реальное, — вот так оно и упраздняется.

«Симулякры и симуляция»: Жан Бодрийяр о разрушении смысла в современном потоке информации.

Эра тотальной симуляции, или искусственное воскрешение реальности

По теме

Читайте также