Рабство и свобода. Рабы и царские люди.

Античный полис создавался в начале железного века. Вооружение античного воина было несравненно более мощным, чем, скажем, воина шумерского или же египетского времени Древнего либо даже Нового царства. Море, окружавшее греческие острова и полуострова, делало бегство с них если не вовсе невозможным, то очень затруднительным. Государственных обширных хозяйств, где наблюдать за рабом нелегко, здесь не существовало. Поэтому и подневольные люди рабского типа, не являвшиеся собственно рабами, встречались здесь редко и только в самых отсталых общинах. Например, в Спарте илоты были собственностью государства, хотя распределялись между отдельными спартиатами для их обслуживания и прокормления, как это делалось и в Египте Среднего и Нового царства; но Спарта долгое время преднамеренно отстранялась от участия в товарном обмене. В большинстве же полисов частные хозяева вполне могли иметь значительное количество собственно рабов. Ничто здесь в принципе не мешало созданию частного и в то же время крупного рабовладельческого хозяйства. Рабы в нем были уже не патриархальными рабами, а рабами классическими: они не всегда участвовали вместе с хозяевами в едином производственном процессе и не входили с ними в одну семью. Для хозяев они были предметами, живыми орудиями труда, и хозяева имели право ими пользоваться и распоряжаться или даже их уничтожать, т. е. поступать с ними так же, как со скотом, утварью или орудиями производства. Именно в античном обществе раб был наиболее рабом, а свободный - наиболее свободным. В ранней древности (например, у хеттов) иногда встречалось понятие «свободный от чего-нибудь» (например, от повинности), «освобожденный от чего-нибудь» (например, от долгового рабства), но не было общего понятия «свободы»; рабу в собственном смысле фактически противостояла длинная лестница подневольных рабского типа, царских людей, общинников, вельмож и т. д; существовали отношения господства и подчиненности: состоявшие в этих отношениях в любом случае называли друг друга «господином» и «рабом»; с нашей точки зрения, это мог быть государь и подданный, или царь и придворный служащий, или владелец и его раб - терминология оставалась той же самой; существовало, далее, почти повсюду (кроме Египта) противопоставление «сына общины» и «царского раба» (или «царского человека»); все эти социально-психологические противопоставления маскировали действительное классовое деление общества, о котором говорилось в вводной лекции первого тома.

Лишь в греческих полисах появляется понятие «свободы» (элевтерия) как состояния отсутствия господства кого бы то ни было над данным человеком - понятие, завещанное греческим полисом всему человечеству. Всякое наличие над человеком господства было дулосюнэ - рабством. Греческий полисный «свободный» - прямой преемник «сына общины» ранней древности; но тот еще не чувствовал, что над ним нет никакого господства, и не называл себя свободным. Гражданин полиса не только чувствовал себя свободным, но и считал всякого, кто имеет над собой какое бы то ни было господство, рабом - дулос. Поэтому вне греческого мира, в восточных империях, с его точки зрения, царило поголовное рабство, а попасть под царскую власть было для «свободного» равносильно обращению и рабство. Всякий, кто живет под царской властью,- раб по своей природе; всякий варвар (т.е. по-гречески попросту чужеземец) - раб по своей природе, говорит даже Аристотель, и с точки зрения полисного определения свободы он прав. Разумеется, и в греческих полисах не всякий был свободен: сама свобода граждан полиса была основана на эксплуатации рабов, но ведь при отсутствии долговой кабалы единственным источником рабства была покупка или вооруженный захват человека за рубежом, а чужестранец для полисного гражданина именно и был «рабом по природе», так что не о чем было беспокоиться.

Существовали, конечно, в греческих полисах и лица, не являвшиеся ни гражданами данного полиса, ни рабами. Это были приезжие и случайные переселенцы, главным образом из других греческих же полисов. Как бы долго они ни прожили в этом полнее (иногда многие поколения), они не приобретали в нем гражданских прав и нрава собственности на землю. Но поскольку они в принципе были гражданами какого-то полиса, то не были «рабами по природе». Если же попадался приезжий, происходивший из «варварской», чужеземной страны, то он, чтобы не оказаться лишенным всех прав и обращенным в рабство, должен был быть ксеном, т. е. «гостем» какого-нибудь гражданина («гостями») могли быть между собой граждане разных полисов).

И в восточных империях (пока только восточных - империи на Западе возникнут в конце второго периода) число рабов в это время значительно умножилось и место патриархальных заняли «классические» рабы. Однако здесь состав эксплуатируемого класса был не столь однородно-рабским, как в греческих полисах. В результате завоеваний царский земельный фонд стал необъятным, и даже при новых, более эффективных средствах насилия не было никакого смысла выделять большую часть армии на то, чтобы держать все население в собственно рабском состоянии.

Оно оставалось «царскими людьми», т. е. подневольными людьми рабского типа, и не более того . Существование огромного множества царских людей не могло не влиять и на характер отношений между рабовладельцами и «собственно» рабами: ясно, что земледельческое хозяйство, обрабатываемое классическими рабами, в данных условиях было бы менее производительно, чем обрабатываемое царскими людьми, например на земле, арендованной у государства частным хозяином: в большом хозяйстве царские люди требовали меньшего надзора и работали с большей охотой. При этом, если в ранней древности царского или храмового работника в отличие от раба нужно было снабжать пайком (или наделом) на него самого и на его семью, то теперь об этом никто не заботился: крестьянин имел то, что имел, платил собственнику земли и средств производства - царю и работал на своего непосредственного хозяина, а сколько сверх того оставалось на него с семьей - это уж была его собственная забота.

Рабы здесь находили поэтому иное применение, чем в античном мире того же времени: основная фигура здесь - раб на оброке, занимающийся ремеслом, мелкой, а иногда и не мелкой торговлей, арендующий: землю и т. п.; чем больше он зарабатывает, тем выгоднее хозяину: весь пекулий (имущество) раба - собственность рабовладельца; чем больше пекулий, тем больше доход рабовладельца; чем больше доход с раба, тем дороже можно продать самого раба . Поэтому товарное производство, каким сейчас становится городское ремесло, - а отчасти и сельское хозяйство на территориях, принадлежащих городам,- это рабское производство в полном смысле этого слова.

Если для античного полиса характерна идеализация свободы, то для восточной империи характерна идеализация своего господина: обожествление государя, начало которому было положено в Египте, в Шумере и Аккаде, пронизывает теперь всю идеологию: традиционные мифологические персонажи общинных культов сводятся в сложный пантеон, до этот пантеон - не более как проекция земной деспотии на небо; в искусстве единственным героем остается царь. Так люди обожествляют собственное унижение, и лишь кое-где - в предгорьях Гималаев, на границе между оседлыми землями Ирана и полупустынями Средней Азии, в Палестине - идет борьба за внесение этики в общепринятую идеологию. При всем отличии между «Востоком» и «Западом», отличии, которое возникает только теперь, только на втором этапе древности, нельзя забывать основополагающих фактов: во-первых, что и восточные и западные общества этого времени были одинаково построены на принципе существования рабства и, во-вторых, что античный путь развития со всем его своеобразием по сравнению с остальным миром и важностью для истории человечества - это лишь одно из позднейших ответвлений от тех путей развития раннеклассового общества в целом, которые сложились уже на первом, раннем этане древности.

Литература:

Дьяконов И.М., Якобсон Б.Л. , Янковская Н. Б. Общие черты второго периода Древней истории./История Древнего мира. Расцвет Древних обществ. - М. .-Знание, 1983 - с. 5-20

С тех пор прошло много лет. 15 «союзных» республик СССР стали самостоятельными государствами, признанными в ООН. А вот признать независимость бывших автономных республик международное сообщество еще не было готово. Хотя декларация 1990 г., в дальнейшем конституция и референдум о независимости Татарстана имели полную юридическую силу. Теперь обывателю вдалбливается, — что два «злодея» Ельцин и Горбачев разрушили СССР. А необрусевшему татарскому обывателю преподносят, что «мудрый чудотворец» Шаймиев бабай, перехитрив «злодея» Ельцина, взял республике суверенитет (не зря же ставил свечки в церкви)...

Не понять простому человеку, что в историческом развитии человечества есть такие же неумолимые законы, как например закон притяжения в физике. Если его игнорировать, то можно разбиться. Если игнорировать законы общественного развития, то последствиями будут деградация, отсталость, бескультурье и войны. В том то и дело, что Горбачев и Ельцин вовремя почувствовали настроение масс, естественный исторический процесс и констатировали свершившиеся факты, т.е. распад СССР и независимость «союзных» республик. Представим ситуацию по-другому, например, как в Югославии, где распад произошел через войны. На независимость Украины Москва пошла бы войной. Кончилось бы тем, что закидали друг друга ракетно-ядерными ударами. В то время за сохранность СССР могли выступать только безумные политики, люди, живущие вне земной реальности. Пройдет время и будущие поколения оценят Горбачева, Ельцина и Хрущева (карибский кризис), что в критический момент они были выше амбиций системы, своих личных амбиций и не допустили термоядерной катастрофы человечества.

В те времена идея свободы зажглась у миллионов людей. Свобода в политике — это многогранное понятие, включает в себя не только гражданскую, экономическую и т. д., но и национальную свободу. Нерусские народы, прежде всего, стремились к национальной свободе.

Приведу в пример один случай из своей политической жизни. Было начало августа 1990 года. Узнав о приезде тогдашнего первого лица РСФСР Ельцина в Татарстан, я начал голодовку на площади перед горисполкомом, требуя независимости Татарстана. Вокруг меня и моих товарищей (Самат, Нур, Рауф и др.), которые также включились в голодовку, были тысячи людей. Ельцин имел тогда огромный авторитет в народе, как борец за демократию, как бесстрашный борец с коммунистической тоталитарной системой (хотя сам оттуда вышел). Тогда и позже, как только не критиковали Ельцина, даже оскорбляли — он никогда не опускался до мщения этим людям. Вообще это был настоящий мужчина, который не боялся брать ответственность на себя в самое тяжелое время. И многие рафинированные умники прятались за его спину и ждали своего часа, чтобы пройти наверх. Мы, активисты татарского национального движения, искренне его уважали.

Приехав в Татарстан, Ельцин также посетил Набережные Челны. Позже была пресс-конференция в горисполкоме (теперь мэрия). Видимо он поинтересовался, — откуда здесь палатки и почему столько народу? Думаю, ему доложили настоящую обстановку, ведь тогда была некоторая свобода. И вот ко мне подходит человек от Ельцина и говорит, что Ельцин лично позвал меня к себе. У меня был трудный выбор, я не сразу ответил. С одной стороны, это был уважаемый нами человек. Но с другой стороны, я скорее сердцем понимал, что русская колониальная система переживает трансформацию и эти русские демократы, тоже, никогда не дадут добровольно свободу татарам. Я был тогда лидером, даже символом в народе и мое поведение и слова, думаю, были историческими: "настоящий татар никогда не пойдет на поклон сгибать спину к русскому царю, пусть он сам приходит ко мне!" Мои товарищи меня отругали. Гонец ушел. И видимо слова в мягком варианте были переданы. Тогда и были сказаны знаменитые ельцинские слова: "берите суверенитета, сколько сможете проглотить и переварить".

Проведем историческую параллель. До захвата Казани русскими войсками Ивана Грозного, верхушка Казанского государства передала малолетнего Утямыш хана с его матерью Сююмбикэ русской стороне, надеясь умиротворить их. По сути дела верхушка сдала символы государства. Сдать еще одна беда, но эти символы должны были умереть, а не попасть к врагу, чтоб их крестили. Не даром же народ придумал легенду, что Сююмбикэ сбросилась с башни. И слишком запоздалым было геройство имама Кул Шарифа. Не могли татары с такой сгнившей верхушкой отстоять свое государство и свободу. Я рад, что своим поступком, в некотором смысле, смыл позор унижения своих предков.

Вообще, свобода и рабство, прежде всего, это состояние души. Можно занимать ответственную должность, быть ханом, президентом, советником, но в душе быть рабом, т.е. иметь рабскую психологию. В жизни сами видите примеры, не будем на кого-то пальцами показывать. Можно не занимать никаких должностей, быть простым обыкновенным человеком и быть свободным в душе. Даже находясь в тюрьме, не терять свободу духа.

Будучи председателем ВТОЦ, уже в Казани, меня посадили в тюрьму. Не буду долгими рассказами утомлять читателя. Спецорганы русской империи — непревзойденные мастера человеческой подлости, могут посадить любого человека, тем более неугодного властям. Как тяжело было моей душе в тюрьме, в неволе. Я объявил голодовку. Но, через дней 10, тюремный врач сказал, что у меня изо рта пахнет ацетоном, что пора прекратить голодовку. Я прекратил голодовку и попал в общую камеру. Ходя туда-сюда по камере, я обратил внимание на подростка, на вид около 15 лет. Про себя я назвал его «ребенком». Он рисовал, строил дома из хлеба, играл в какие-то игры, в общем, не страдал как я. И вдруг меня осенило, — «ребенок» то свободный! Он жил в тюрьме, а не ждал выхода из тюрьмы. Значит надо жить в тюрьме, а не ждать своего срока выхода. Моя жизнь вошла в привычное русло, стал читать книги и заниматься физкультурой (бег на месте и отжимание от пола). И не заметил я, как подошел срок и вышел из тюрьмы.

Почему, когда одни рабы поднимают восстания, другие, молча, и покорно сносят тяжелую рабскую жизнь? Почему, бродящие возле мусорных ящиков, бомжи опустились до такой степени? Ведь они когда-то были нормальными людьми. Эти люди потеряли главное качество человека — это человеческое достоинство. Почему наши соседи: удмурты, чуваши, мордвины и часть татар прячут свою национальность и избегают её? Они потеряли главное качество для нации — это национальное достоинство! Вот эти качества как раз и давила веками российская империя. Около 200 лет назад написанное стихотворение Лермонтова, более актуально звучит сейчас:

Прощай немытая Россия,
страна рабов, страна господ,
и вы мундиры голубые,
и ты им преданный народ...

У русских если не тюремный, то всегда какой-то режим. Царский режим с охранкой (мундиры голубые), коммунистический режим с НКВД и КГБ, путинский режим с ФСБ. На дворе 21 век, мы живем в веке компьютеров и нанотехнологий, а у нас средневековое имперское государство, которое забирает из республики более 90% доходов в Москву. Может быть, Москва доходы из республик (от нефти и газа) распределяет простому русскому народу? Как видим — нет! Собаке, охраняющей дом, дают только кости, чтобы злее была и лучше лаяла. Жиреет и купается в деньгах только русскоязычная верхушка.

Хочу обратить внимание вот на что. Российская «федерация» обречена, по крайней мере, в нынешнем ее виде. Россия, Русь может сохраниться только в своих естественных исторических границах. Если русские будут цепляться за завоеванные земли, то могут исчезнуть как ассирийцы, римляне, османы (не турки) и др. Смогут ли они вовремя отказаться от колоний как европейцы (англичане, испанцы, французы, голландцы, португальцы)? Это большой вопрос, но не наш. Мы же должны думать сейчас о будущем своем государстве. То, что мы не исчезли и выжили как народ, как татары за 460 лет жесточайшей колонизации, показало время. Ориентиры на будущее уже выбрала наша история, насчитывающая несколько тысяч лет. Мы должны заново восстановить тюрко-туранское содружество и цивилизацию. Именно там, мы — татары были сильны и решали глобальные задачи. Я рад что эти задачи осознаются тюрко-туранским миром и наш татарский интеллектуал работает в этом направлении и занимает передовые места. И это несмотря на значительные потери генофонда и отсутствие независимого государства. У нас есть замечательные ученые, которыми может гордиться любой народ. Например историки — философы: Рафаэл Мухамметдинов, Рафаэл Хакимов, Рафаэл Безертдинов, Равил Фахретдинов. Также филологи-историки: Дамир Исхаков, Мирфатых Закиев. Им на пятки наступают молодые ученые, как например Нурулла Гариф и мн.др. Пусть не обижаются другие, просто я этих людей лично знаю. Публицистика у нас на звездной высоте: Фаузия Байрамова, Фаик Тазиев, А.Малихов и др. В Татарстане выходит газета интеллектуально-аналитического направления «Звезда Поволжья», которая, можно смело сказать, имеет мировой уровень. Редактор этой газеты Рашид Ахметов, человек несгибаемого мужества. Его таскают по российским судам, а газета становится все лучше, не меняет направления. Вот на кого надо равняться журналистам и редакторам, особенно татароязычным.

Каждый год в Венгрии проводится курултай Туранских народов . Почему мы не можем такой курултай провести в Казани? Как евровидение, проводить фестиваль песен туранских народов? В этом отношении наши народы исключительно богаче, чем европейские. Создавались же в Казани ассамблея тюркских народов и союз тюркской молодежи.

Я посвятил свою жизнь борьбе за свободу своего народа, теперь мне уже за шестьдесят. Знаю, что обыватели-материалисты никогда не оценят мои действия, дела и труды (еще растопчут, если позволишь). В конце статьи хочу обратиться к молодым патриотам-националистам. Молодежи свойственен романтизм. В интернете, в виртуальном мире наша молодежь активная и смелая, конечно же, умная для своих лет. Мне это очень импонирует. Но государство мы должны возродить в реальном мире. А для этого нужен характер. Характер, как и физическая сила, если от природы не дается, то вырабатывается через тяжести испытаний. Как бы вас судьба не била, учитесь держаться на ногах, держите удар! Все равно придет наше время!

…В начале строительства КАМАЗа, мы, 20-летние парни, разделились на две группировки: коренные челнинские и приезжие. Между нами часто возникали драки и разборки. Конечно, национальной подоплеки особо не было, хотя старый город Чаллы на 60% состоял из татар, а приезжие на 70% были русскими. Случилось так, во время одной групповой драки, я остался один против 25–30 человек. Тогда я был очень силен, т. к. фанатично занимался около 10 лет (выжимал лежа 180 кг), но и мои противники были далеко не слабые, ведь на новые места приезжают сильные и уверенные в себе. Я быстро понял, что сопротивление не имеет смысла, надо было удержаться на ногах, все-такиу меня был бойцовский опыт. То, что лежащего не бьют — сказки для домоседов, это возможно в деревне, где все друг друга знают. У меня в голове стоял сплошной гул и пламя, но я держался, не знаю сколько времени. Видимо, увидев все это, разбежавшиеся мои товарищи пришли на помощь и разогнали приезжих…

Мы, активисты национального движения, сделали все, чтобы молодое поколение не начинало с нуля. У нас есть богатый опыт. Мы выстояли, в движении вперед нас уже ничто не остановит. Мы татары — поволжские, крымские, уральские, сибирские, астраханские и диаспоры — снова выходим на историческую сцену. Пусть убегают от нашего славного имени манкурты, у них нет духа предков, они отходы. Мы татары, обязательно возвратим подобающее место себе в мире!

Экс-председатель ВТОЦ З.Аглиуллин

Н. Бердяев

О рабстве и свободе человека

Опыт персоналистической метафизики

La mode est aujourd´hui d´accueillir la liberté d´un rire sardonique, de la regarder comme la viéillerie tombée en désuétude avec l´honneur. Je ne suis point à la mode, je pense que sans liberté il n´y a rien dans le monde; elle donne du prix à la vie; dussé-je rester le dernier à la défendre, je ne cesserai de proclamer ses droits.

Châteaubriand. Mémoires d´Outre-Tombe.

Вместо предисловия.

О противоречиях в моей мысли

Начав писать эту книгу, я бросил взгляд назад, и у меня явилась потребность объяснить себе и другим мой умственный и духовный путь, понять кажущуюся противоречивость моей мысли во времени. Книга написана о рабстве и освобождении человека, и она во многих частях своих относится к социальной философии, но в нее вложено моё целостное философское миросозерцание, в основание её положена философия персонализма. Это есть плод долгого философского пути искания истины, долгой борьбы за переоценку ценностей. В моём философском существовании у меня не было желания лишь познать мир, но желание познания всегда сопровождалось желанием изменить мир. Не только мыслью, но и чувством всегда отрицал я, что эта мировая данность есть прочная и последняя реальность. В какой мере мысль этой книги верна всей моей мысли, выраженной в прежних моих книгах? В каком смысле существует развитие мысли мыслителя? И есть ли это развитие непрерывный процесс, или в нем есть прерывность и оно проходит через кризис и самоотрицание? В каком смысле существует развитие моей мысли и как происходили в ней изменения? Есть философы, которые изначально приходят к системе, которой остаются верны всю жизнь. Есть философы, которые отражают в своей философии борения духа и в мысли которых можно обнаружить разные этапы. В бурные исторические эпохи, эпохи духовных переломов, философ, который не остается кабинетным, книжным человеком, не может не участвовать в духовной борьбе. Я никогда не был философом академического типа и никогда не хотел, чтобы философия была отвлеченной и далекой от жизни. Хотя я всегда много читал, но источник моей мысли не книжный. Я даже никогда не мог понять какой-либо книги иначе, как приведя её в связь с своим пережитым опытом. Впрочем, я думаю, что подлинная философия всегда была борьбой. Таковой была и философия Платона, Плотина, Декарта, Спинозы, Канта, Фихте, Гегеля. Моя мысль всегда принадлежала к типу философии экзистенциальной. Противоречия, которые можно найти в моей мысли, противоречия духовной борьбы, противоречия в самом существовании, которые не могут быть прикрыты кажущимся логическим единством. Подлинное единство мысли, связанное с единством личности, есть единство экзистенциальное, а не логическое. Экзистенциальность же противоречива. Личность есть неизменность в изменении. Это одно из существенных определений личности. Изменения происходят в одном и том же субъекте. Если субъект подменяется другим субъектом, то нет в настоящем смысле и изменения. Изменение разрушает личность, когда оно превращается в измену. Философ совершает измену, если меняются основные темы его философствования, основные мотивы его мышления, основоположная установка ценностей. Может меняться взгляд на то, где и как осуществляется свобода духа. Но если любовь к свободе заменяется любовью к рабству и насилию, то происходит измена. Изменение взглядов может быть действительным, но может быть и кажущимся вследствие того, что их видят в неверной перспективе. Я думаю, что человек вообще есть существо противоречивое и поляризованное. Противоречива и поляризована и мысль философа, если она не отвлечена совершенно от первичной жизни и сохраняет с ней связь. Философская мысль есть сложное образование и даже в наиболее логических и приглаженных философских системах можно открыть совмещение противоречивых элементов. И это не плохо, это как раз хорошо. Окончательный монизм мысли неосуществим, и было бы плохо, если бы он осуществился. Я мало верю в возможность и желательность философских систем. Но и осуществленная философская система никогда не бывает окончательной и завершенной. Основное противоречие философии Гегеля заключается в том, что в ней динамика и диалектика мысли принимают форму законченной системы, т. е. как бы прекращается диалектическое развитие. Окончание динамики духа и его все вновь возникающих противоречий может быть лишь концом мира. До конца мира противоречие не может быть снято. Поэтому мысль неотвратимо упирается в эсхатологическую перспективу. Эсхатологическая перспектива бросает обратный свет на мысль и порождает противоречивость и парадоксальность внутри мировой жизни. Обращаясь к себе, я хотел бы определить основные темы, основные установки ценностей всей моей жизни и мысли. Тогда только можно понять внутреннюю связанность мысли, верность неизменному в изменениях. Основное противоречие моего мнения о социальной жизни связано с совмещением во мне двух элементов – аристократического понимания личности, свободы и творчества и социалистического требования утверждения достоинства каждого человека, самого последнего из людей и обеспечения его права на жизнь. Это есть также столкновения влюблённости в высший мир, в высоту и жалости к низинному миру, к миру страдающему. Это противоречие вечное. Мне одинаково близки Ницше и Лев Толстой. Я очень ценю К. Маркса, но также Ж. де Местра и К. Леонтьева. Мне близок и мною любим Я. Бёме, но также близок Кант. Когда уравнительная тирания оскорбляет моё понимание достоинства личности, мою любовь к свободе и творчеству, я восстаю против нее и готов в крайней форме выразить своё восстание. Но когда защитники социального неравенства бесстыдно защищают свои привилегии, когда капитализм угнетает трудящиеся массы, превращая человека в вещь, я также восстаю. В обоих случаях я отрицаю основы современного мира.

Объяснить внутренние пружины сложившегося философского мировоззрения можно, только обратившись к первичному мироощущению философа, к его изначальному видению мира. В основании философского познания лежит конкретный опыт, оно не может определяться отвлеченным сцеплением понятий, дискурсивной мыслью, которая есть лишь инструмент. Обращаясь к самопознанию, которое есть одно из главных источников философского познания, я открываю в себе изначальное, исходное: противление мировой данности, неприятие всякой объектности, как рабства человека, противоположение свободы духа необходимости мира, насилию и конформизму. Говорю об этом не как о факте автобиографии, а как о факте философского познания, философского пути. Так изначально определились внутренние двигатели философии: примат свободы над бытием, духа над природой, субъекта над объектом, личности над универсально-общим, творчества над эволюцией, дуализма над монизмом, любви над законом. Признание верховенства личности означает метафизическое неравенство, различение, несогласие на смешение, утверждение качества против власти количества. Но это метафизическое качественное неравенство совсем не означает социального, классового неравенства. Свобода, не знающая жалости, становится демонической. Человек должен не только восходить, но и нисходить. В результате долгого духовного и умственного пути я с особенной остротой сознал, что всякая человеческая личность, личность последнего из людей, несущая в себе образ высшего бытия, не может быть средством ни для чего, в себе имеет экзистенциальный центр и имеет право не только на жизнь, отрицаемое современной цивилизацией, но и на обладание универсальным содержанием жизни. Это истина евангельская, хотя и недостаточно раскрытая. Качественно различные, неравные личности не только в глубинном смысле равны перед Богом, но равны перед обществом, которому не принадлежит права различать личности на основании привилегий, т. е. на основании различия социального положения. Смысл социального уравнения в направлении бесклассовой структуры общества как раз и должен заключаться в выявлении личного неравенства людей, качественного различения, не по положению, а по существу. Так прихожу я к антииерархическому персонализму Личность не может быть частью какого-либо иерархического целого, она есть микрокосм в потенциальном состоянии. Таким образом соединились в моём сознании начала, которые и в мире, и во мне самом могут находиться в антагонизме и борьбе – начало личности и свободы и начало жалости, сострадания и справедливости. Начало же равенства само по себе не имеет самостоятельного значения, оно подчинено свободе и достоинству личности. Я никогда не видел затруднения в том, чтобы пожертвовать социальными традициями, предрассудками и интересами дворянско-аристократического общества, из которого я вышел. Я из свободы исходил в своем пути. Совершенно так же сложившиеся, кристаллизовавшиеся и окостеневшие идеи и чувства русской интеллигенции меня никогда не связывали. Я совсем не чувствовал себя принадлежащим к этому миру, как и ни к какому миру. К этому присоединялось отвращение к буржуазности, нелюбовь к государству, анархическая тенденция, хотя и особого рода. Не нужно исходить из любви к миру, нужно исходить из противоположения свободы духа миру. Но исходить из свободы духа – не значит исходить из пустого места, из ничто. Есть духовное содержание мира идей, о котором нужно сказать, чтобы понять путь философа. Прежде всего о мире идей философских.

Газета ВЗГЛЯД представляет текст Александра Дубровского, в котором он рассуждает о рабстве и свободе в современном мире и рассматривает через эту призму события на Украине.

Человек перестал быть рабом Человека и стал рабом вещи...

Ф. Энгельс

Странно читать глубокомысленную аналитику, сводящую события на Украине лишь к материальному фактору: газ, рынок, транзит, производство, сбыт, уровень потребления, спрос, предложение, покупательная способность и т.д.

Это, бесспорно, важно, а на определенных временных отрезках часто является главным определяющим фактором. Более того, временной отрезок может быть относительно длительным, вмещающим жизнь многих поколений людей. Однако это по сути искусственная ограниченность, интересная лишь определенной категории, стремящейся жить «здесь и сейчас» и утверждающей тезис о «глубоком преимуществе экономического знания над историческим».

На самом деле вопрос гораздо шире, глубже и находится в плоскости совсем других, более высоких ценностных категорий: добра и зла, свободы и рабства. То же самое, кстати, касается и всех остальных современных процессов в мире, сопровождаемых ожесточенными схватками за власть. К большому сожалению, участники схваток далеко не всегда осознают, в какой глобальной игре им выпала честь принимать участие.

Существует расхожий тезис, что каждый человек волен решать свою судьбу свободно и самостоятельно. Это верно лишь отчасти и уж тем более не относится к подавляющему большинству. Более того, в современном мире, законы общественной жизни которого диктуются материальными факторами, приведенный тезис несет ложный посыл. Но об этом позже.

В мире, где человеку навязываются регламентированные свободы, человеческая воля превращается в отмирающий атавизм. Суть в том, что человека нельзя сделать свободным, он по определению рождается свободным, причем абсолютно свободным. До того, как он начинает осознавать свою жизнь и свое место в жизни - это открытый проект, способный реализовать все, что в нем заложено, достичь любой высоты и любого дна, быть свободным или рабом, занять место в любой точке на ломаной линии добро - зло.

Здесь крайне важна точка отсчета - «до того, как он начинает осознавать...», после которой объективное восприятие мира ребенком достаточно быстро превращается в субъективный процесс интерпретаций осознаваемых процессов.

То есть человек волен, но так ли уж свободно, как многим кажется? Ведь с момента его рождения начинается процесс воспитания и образования, по сути означающий, что человеку обществом устанавливаются рамки: хорошо/плохо, правильно/неправильно, можно/нельзя, за/против... И получается, что воля конкретного человека зажата, обложена со всех сторон «красными флажками», за которыми находится поле действия не его воли, а чьей-то другой воли, ведь если есть поле, значит оно обязательно является полем действия чьей-то воли.

Делать выбор внутри коридора, ограниченного флажками, не сложно. В этом нет свободы, в этом есть ее противоположность - рабство, иллюзия свободы в рабстве или, если хотите, рабство в свободе.

Вершиной осмысления рабства в свободе стал Ф. Достоевский, заглянувший на самое дно этой дьявольской ипостаси. Спорить с ним можно, но бессмысленно, можно только осмысливать, осмысливать и осмысливать. Однако Достоевский требует расшифровки, иначе человеческая изворотливость костюм рабства тут же стремится надеть на другого: «Как точно Достоевский описал несвободу моего соседа, ведь я то свободен абсолютно...»

А между тем большинство бегут по жизни в своем коридоре, даже не осознавая этот факт своей рабской жизни. Выход за рамки коридора доступен не многим, в первую очередь тем, кто вообще осознает наличие этих рамок: ведь осознание - это уже путь к переосмыслению. После этого только и возможны свободные поступки, которые сродни искусству, так как за рамками действует чужая свобода, о которой всегда необходимо помнить, думать и постоянно работать мозгами и всеми прочими инструментами, которыми одарил человека Создатель. В противном случае это не свобода, а анархия.

И тут мы приближаемся к самой главной аллюзии человечества, которую я уже обозначил выше: человека нельзя сделать свободным. Повторяю: человек свободен по определению и по праву рождения. Бесчисленные акты, закрепляющие его права и свободы, начиная с «Великой хартии вольностей 1215 г.», «Билля о правах человека» и заканчивая множеством конституций - это на поверку оказался путь закрепощения человека путем принудительного расширения коридора его прав и свобод, то есть, по сути, регламентированное расширение коридора.

Широкий коридор - это регламентированное поле с бесконечным количеством процедур, безукоризненное следование которым назвать свободой можно с большой натяжкой. А когда этих натяжек становится много, возникает всеподавляющая иллюзия свободы, сама уже стремящаяся к бесконечному расширению коридора прав и свобод.

За регламентами и процедурами уже невозможно увидеть красные флажки, осознать их наличие, выйти за них и проявить свою индивидуальность в истинной свободе. Таков механизм абсолютного и добровольного закрепощения человека в современном либерально-демократическом мире, вытаскивающем на свет божий все самое темное, что только есть в человеке, когда ранее запретные темы озвучиваются, детально описываются, регламентируются и постепенно легализуются.

При этом, как правило, началом процесса легализации иногда является обычное, внешне невинное обсуждение с выявлением различных точек зрения, например, на различных ток-шоу, активизируя общественный резонанс, что ведет к объективации греха и началу его широкой поступи по девственным просторам цивилизации.

ЛГБТ, зоофилы, педофилы, садо-мазохисты, извращенцы различных мастей - все эти монстры обретают вдруг практически абсолютные права, являясь неизбежным продуктом иллюзии свободы. Так возникает новая объективная реальность, лишая человека субъектности, подавляя его волю к сопротивлению и рассматривая его в качестве объекта своего воздействия.

Я рассмотрел лишь один аспект свободы/несвободы, возникший лавинообразно лишь в последние несколько десятилетий. Совершенно аналогичным образом, только в более длительном историческом промежутке действует другая объективная реальность, называемая рыночной экономикой. Схема воздействия чрезвычайно проста и эффективна.

1. Основа роста рыночной экономики - постоянно растущий спрос.

2. Постоянно растущий спрос может обеспечиваться только постоянным ростом доходов населения.

3. Постоянство роста доходов населения неизбежно упирается в некий «потолок», преодолеваемый наращиванием объемов кредитования населения: разветвленное ипотечное, потребительское и другие формы кредитования.

Таким образом, процесс замыкается сам на себя, в результате чего у больших масс людей формируется крайне необходимая рыночной экономике потребительская психология. Для поддержания непрерывности процесса на службе у рынка стоят глобальные международные корпорации, использующие десятилетиями отработанные инструменты:

Многоступенчатое бизнес-образование и его высшая форма MBI,

Разветвленная система бизнес-тренингов.

В результате, приняв рыночную парадигму развития, мы подвергли многогранную человеческую индивидуальность беспрецедентному насилию, направленному на формирование лишь одной главной функции - потребления и жажды наживы любой ценой. Даже благие дела стало принято сопровождать шумной рекламной кампанией, направленной в конечном итоге на косвенное извлечение дивидендов, что противоречит самой сути понятия «благотворительность».

Произошла подмена естественного стремления человека к свободе от рабства бесконечной погоней за выгодой, загоняя его в клетку рабства от свободы.

Рассматривая мировые процессы под предложенным углом зрения, не могу обойти стороной украинские процессы. Для меня нет сомнений, что в соседней стране идет смертельная борьба за право одних быть истинно свободными и желание других жить в добровольном рабстве потребительства и диктата греха.

Тысячелетняя история России не всегда была гладкой, да и сейчас не представляется однозначной. Однако, на мой взгляд, торжество истинной русской свободы было громко продемонстрировано в Сирии, когда страна и ее граждане в единодушном порыве встали на защиту слабых и спасли древнюю страну от тотального уничтожения.

Украина, попавшая на крючок иллюзии свободы, нуждается в аналогичной поддержке, даже если за это придется заплатить дорогую цену. В конце концов, «онижедети».

И последнее: свобода, так же как и несвобода, бывает физической и ментальной. Идеальный вариант - это свобода тела и духа. К этому надо стремиться, но в любом случае - ментальная свобода гораздо выше и ценнее. Стремление же исключительно к физической свободе в ущерб свободе духа во все времена именовалось сделкой с дьяволом.

1. Бытие и свобода. Рабство человека у бытия

Метафизика всегда стремилась быть онтологией, философией бытия. Это очень древняя философская традиция. Парменид был её главным основоположником, он онтолог по преимуществу. Не было ничего отвлеченнее понятия бытия у Парменида. Платон не мог примириться с такой отвлеченностью и пытался усложнить и уточнить проблему бытия. Но от Платона также идет онтологическая традиция. И в наше время представители онтологической философии – платоники. Я давно усомнился в истинности онтологизма вообще и платоновского онтологизма в частности и выразил это ещё в своей книге «Смысл творчества», где утверждал примат свободы над бытием, хотя терминология моя была недостаточно отчетливой и последовательно проведенной. Сейчас я, более чем когда-либо, думаю, что онтологизм есть ошибочная философия. Истинной я считаю философию экзистенциальную, что есть иной тип мысли и иное понимание старинной проблемы отношения между essentia и existentia . Истинная философия должна стремиться к конкретной реальности, к существующему. И такое течение сейчас существует в философской мысли. Впрочем, у самого Платона была и вечная истина, несмотря на его отвлеченный онтологизм.

Проблема бытия есть прежде всего проблема о том, в какой мере бытие есть уже конструкция мысли, т. е. объективация, произведенная субъектом, т. е. нечто вторичное, а не первичное. Бытие есть понятие, т. е. что-то прошедшее через объективированную мысль, на нем лежит печать абстракции, и потому оно порабощает человека, как и всякая объективация. В первичной субъективности существования совсем не дано бытия, у нас нет опыта данности бытия. У Парменида, в платонизме, в онтологизме подлинное, идеальное бытие есть универсально-общее, индивидуально-единичное есть или производное и подчиненное, или призрачное. Идеальное, идейное есть подлинно реальное. Реальны универсалии. Мир множественный и индивидуальный есть мир вторичный, отраженный, не вполне реальный, в нем бытие смешано с небытием. Такова вершина греческой философской мысли, которая остается в силе и в новой и в новейшей онтологической философии. Но верно обратное: именно этот эмпирический, объективированный мир есть царство общего, царство закона, царство необходимости, царство принуждения универсальными началами всего индивидуального и личного, иной же духовный мир есть царство индивидуального, единичного, личного, царство свободы. «Общее», объективно принуждающее господствует лишь в этом эмпирическом мире, его нет в мире духовном. Дух в противоположность распространенному мнению противоположен прежде всего «общему», он знает лишь единичное. Проблема единого и многого должна ставиться иначе, чем у Платона и платоников. Эта объективирующая, экстериоризирующая человека мысль конструирует бытие, как «общее», как универсальное, и потому личное, «сингулярное», превращает в частное, частичное. Но экзистенциальная истина в том, что реальное, существующе сингулярно, общее же не реально, и это совсем не в том смысле, в каком это утверждают номиналисты, которые представляют лишь обратный полюс объективирующей и абстрагирующей мысли. Про номиналистов говорят платоники-реалисты (С. Франк, Н. Лосский), что они воображают, будто реальность «лошади вообще», означает, что «лошадь вообще» пасется на каком-то лугу. Этому они противополагают, что «лошадь вообще» существует как единство всех отдельных лошадей. Но при этом сохраняется ошибочность старой проблематики в спорах реалистов и номиналистов. Остается логическое противоположение общего и единичного, универсального и индивидуального. Но это противоположение есть порождение объективирующей мысли. Внутри существования единичное, индивидуальное универсально, конкретное – универсально и никакого универсального, как общего, не существует. «Лошади вообще» и «человека вообще» не существует, и нет единства всех отдельных лошадей и людей как «общего», но в отдельной лошади и в отдельном человеке существует универсальность (не общность) лошадиного и человеческого существования. Единство в реальности не походит на единство в мысли. Универсальность отдельного человека мы постигаем не через отвлечение общих нам человеческих свойств, а через погружение в его единичность. Употребляя кантовскую терминологию, можно было бы сказать, что царство природы есть царство общего, царство же свободы есть царство единичного. Но царство свободы есть царство духа. Философия, которая кладет в свою основу понятие бытия, есть натуралистическая метафизика. Бытие есть природа, усия, оно принадлежит объективированному миру, порожденному рационализацией. Мыслить дух как бытие – значит мыслить его натуралистически, как природу, как объект, но дух не есть объект, не есть природа, не есть бытие, дух есть субъект, есть акт, есть свобода. Первичный акт не есть бытие, бытие есть застывший акт. Мистики верно и глубоко учили, что Бог не есть бытие, что к Богу неприменимо ограниченное понятие бытия, Бог есть, но не есть бытие. «Я есмь сущий» – главное ударение на «я», а не на «сущем». «Я», личность, первичнее «бытия», которое есть результат категориального мышления. Личность первичнее бытия . Это есть основа персонализма. Бытие – продукт отвлеченной мысли, а вот этот мой любимый кот существует. Бытие не имеет существования. Понятие бытия потому уже нельзя класть в основу философии, что это понятие двусмысленное. Бытие означает и субъект и предикат, и подлежащее и сказуемое. Вл. Соловьёв предлагает для обозначения субъекта существования употреблять слово сущее . Но сущее связано с существованием. Онтологическое прельщение, прельщение бытия стало одним из источников рабства человека. Человек был признан рабом бытия, которое его целиком детерминирует, он не свободен в отношении бытия, самая его свобода порождена бытием. Онтология может быть порабощением человека. Основная проблема есть проблема отношения бытия и свободы, бытия и духа.

Нужно выбирать между двумя философиями – философией, признающей примат бытия над свободой, и философией, признающей примат свободы над бытием. Этот выбор не может определяться одним лишь мышлением, он определяется целостным духом, т. е. и волей. Персонализм должен признать примат свободы над бытием. Философия примата бытия есть философия безличности. Система онтологии, признающая абсолютный примат бытия, есть система детерминизма. Всякая объективированная интеллектуалистическая система есть система детерминизма. Она выводит на свободу из бытия, свобода оказывается детерминированной бытием, т. е. в конце концов свобода есть порождение необходимости. Бытие оказывается идеальной необходимостью, в нем невозможны прорывы, бытие сплошное, абсолютное единство. Но свобода невыводима из бытия, свобода вкоренена в ничто, в бездонность, в небытие, если употреблять онтологическую терминологию. Свобода безосновна, не определена и не порождена бытием. Нет сплошного, непрерывного бытия. Есть прорывы, разрывы, бездны, парадоксы, есть трансцензусы. Поэтому только существует свобода, существует личность. Примат свободы над бытием есть также примат духа над бытием. Бытие – статично, дух – динамичен. Дух не есть бытие. О духе нельзя мыслить интеллектуально, как об объекте, дух есть субъект и субъективность, есть свобода и творческий акт. Динамика, активность, творчество противостоят интеллектуалистическому пониманию бытия. Безличный, общий разум познает безличное, общее бытие, объект, отчужденный от человеческого существования. Интеллектуалистическая философия всегда оказывается антиперсоналистической, как, впрочем, и философия виталистическая. Познание личности и свободы связано с личным разумом, с волей и активностью. Сталкиваются две точки зрения: 1) есть неизменный, вечный, разумный порядок бытия, он выражается и в порядке социальном, который создается не людьми и которому люди должны подчиняться, и 2) основы мировой и социальной жизни, пораженной падшестью, не вечные и не навязанные сверху, они меняются от человеческой активности и творчества. Первая точка зрения порабощает человека, вторая освобождает его. Онтологизм есть безличное познание, безличная истина. Не существует предустановленной гармонии бытия, единства целого, как истины, добра, справедливости. Греческая точка зрения на мир основана была на эстетическом созерцании целого. Но в мире есть противоборство поляризованных сил и потому есть не только порядок, но и беспорядок, не только гармония, но и дисгармония. Это глубже всех понимал Я. Бёме. Мировой порядок, мировое единство, мировая гармония связана с законами логики, законами природы, законами государства, с властью «общего», с властью необходимости. Это есть объективация, порожденная падшестью. В ином мире, мире духовности все свободно, все индивидуально, нет «общего», нет необходимого. Мир есть объективированный, т. е. отчужденный от себя дух. Можно глубже сказать: бытие есть отчуждение и объективация, превращение свободы в необходимость, индивидуального в общее, личного в безличное, торжество разума, потерявшего связь с человеческим существованием. Но освобождение человека означает возвращение духа к себе, т. е. к свободе. Дух и для Гегеля есть для себя существующее существо. Но Гегель не понимал, что объективация духа есть рабство, не понимал личности, не понимал свободы, которая не есть сознанная необходимость. В понимании объективации Шопенгауэр был более прав, чем Гегель. Но объективация есть не только порождение известной направленности воли, она есть также порождение неутолимого хотения в объективированном мире.

Платонизм, прошедший через новую философию, существенно изменился, и это изменение было и ухудшением и улучшением. Платоновские идеи, эйдосы – роды. Художественный гений Платона давал им своеобразную жизнь. Новая рационалистическая философия превратила окончательно греческие родовые идеи в понятия. У Гегеля мир есть диалектическое самораскрытие понятия, понятия, как бы переживающего страсти. Но этим изобличается характер родового понятия, его зависимость от конструкций мысли, от категориального мышления. Идеализм (= реализму в средневековом смысле) не зависел от понятия субъекта. Заслуга новой философии была в том, что она раскрыла активность субъекта в конструкции мира объективного. Особенно велика была заслуга Канта, который расчистил почву для совершенно нового пути философствования, хотя сам не вступил на этот путь. Бытие как объект, бытие универсально-общего есть конструкция субъекта при известной направленности его активности. Бытие оказывается перенесением существования, т. е. первично-реального и конкретного, из глубины субъекта в иллюзорную глубину экстериоризированного объекта. Тогда общее оказывается высшим, индивидуальное же низшим. Но в субъекте в глубине существования индивидуальное – высшее, общее же – низшее. Что самое главное, самое первичное в единичной лошади – идея лошади, общее в ней или индивидуально-неповторимое в ней? Это вечная проблема. Именно индивидуально-неповторимое в единичной лошади есть самое богатое и полное, а самое главное, то же, что мы называем «общим» в лошади, её лошадиностью, есть лишь качествование индивидуально-неповторимого и единичного. Также индивидуально-неповторимый, единичный человек включает в себя универсальную человечность, а не входит в нее как подчиненная часть. Также всякое конкретно-существующее богаче и первичнее отвлеченного бытия. Отвлеченное качество бытия, предикат бытия есть лишь внутренняя составная часть конкретно-существующего, единичного; общее – бытийственное, общее – универсальное, общее – человеческое находится в конкретной человеческой личности, а не наоборот. Отвлеченное бытие есть порождение конструирующей мысли, оно не имеет никакого внутреннего существования. Бытие не существует, по средневековой терминологии, essentia не имеет existentia . То реальное, что мы связываем с бытием, есть лишь внутреннее свойство, качество конкретных существ и существований, оно в них, а не они в нем. Достоинство конкретного существа, человеческой личности определяется совсем не идеальным универсумом в ней, которому она подчинена, а именно конкретным, индивидуально-личным существованием, индивидуально-личной формой раскрытия универсума внутри. Никакому «бытию» конкретное существо, человеческая личность не подчинена. Эта подчиненность есть порождение рабьего сознания. Рабство у «бытия» и есть первичное рабство человека. Ошибочно считать, что сознание человека, в своих общеобязательных элементах не субъективно, а объективно универсально, или, как говорит кн. С. Трубецкой, есть «социалистическое» сознание. В сознании происходит объективация и подчинение общеуниверсальному, как экстериоризация в отношении к человеческой личности. В действительности сознание универсалистично в своей субъективности, в раскрытости в этой субъективности универсальных качеств, не экстериоризированных, а внутренних.

На почве платонизма возникает социальная философия, которая видит в необходимых закономерностях идеальные основы общества. При этом происходит ложная абсолютизация, почти обоготворение законов природы и законов общества. Это можно видеть в крайнем универсализме Шпанна, в смягченной форме у С. Франка. Философской предпосылкой всегда является примат бытия над свободой и примат бытия над духом. При этом частичное признание свободы означает выведение её из необходимости, из идеальной, конечно, необходимости и подчинение ей. Но идеальная необходимость нисколько не менее враждебна свободе, чем материальная необходимость. Немецкий идеализм не был философией свободы, как хотел ею быть. Ближе к свободе, как противоположению всякому детерминизму, был Кант, так как философия его не была монистической. Пытался ставить проблему свободы Шеллинг, но философия тождества не благоприятствует этому. Совершенно враждебна свободе философия Гегеля, также и Фихте, хотя лишь наполовину. Непонимание свободы есть также непонимание личности.

Течения мысли, возникшие из платонизма и немецкого идеализма, не могут привести к философии свободы. Течения французской философии XIX века – Мен де Биран, Ренувье, Равессон, Лекье, Лашелье, Бутру и др. – более благоприятны для философии свободы. Но проблема должна быть углублена. Философия свободы не есть философия онтологическая. Философия онтологическая в конце концов должна прийти к системе замкнутого детерминизма. Бытие, как его конструирует мысль, бытие как объект, бытие как понятие есть царство детерминации, не материальной, физической, но идеальной детерминации. Идеальная же детерминация есть самая беспощадная и при этом придающая себе возвышенный характер в отличие от детерминации материальной. Идеальная детерминация экстериоризирует, объективирует универсализм. Но этот универсализм есть смертельный враг свободы человека, смертельный враг личности. Персонализм есть также универсализм, он решительно отличается от индивидуализма. Но это не универсализм, экстериоризированный в объектный мир, превращающий человека в подчиненную часть, а универсализм интериоризированный, субъектный, находящийся в глубине самой личности. Всякая система иерархического социального универсализма есть система универсализма экстериоризированного, перенесенная на объектный мир, и потому порабощающего себе человека. Эго есть основное противоположение. Бытие онтологии есть натуралистически мыслимая вещь, природа, сущность, но не существо, не личность, не дух, не свобода. Иерархический порядок бытия от Бога до козявки есть давящий порядок вещей и отвлеченных сущностей. Он давящий и порабощающий – и как порядок идеальный, и как порядок реальный, – в нем нет места для личности. Личность вне бытия, она противостоит бытию. Все личное, подлинно экзистенциальное, действительно реальное имеет не общее выражение, принципом его является несходство. Технизация, механизация устанавливает сходство всего, это один из пределов обезличивающей объективации.

Отвлеченная идея бытия, как царства неизменного порядка, отвлеченно-общего, есть всегда порабощение свободного творческого духа человека. Дух не подчинен порядку бытия, он в него вторгается, его прерывает и может его изменять. С этой свободой духа связано личное существование. Оно требует признания бытия чем-то вторичным. Источник рабства есть бытие как объект, бытие экстериоризированное, в форме ли рациональной или форме витальной. Бытие как субъект совсем другое значит и должно быть иначе названо. Бытие как субъект есть личное существование, свобода, дух. Острое переживание проблемы теодицеи, как мы видим, например, у Достоевского в его диалектике о слезинке ребёнка и о возвращении билета на вход в мировую гармонию, есть восстание против идеи бытия, как царства универсально-общего, как мировой гармонии, подавляющей личное существование. Это по-другому было у Киркегардта. В этом восстании есть вечная правда, правда о том, что единичная личность и её судьба есть б?льшая ценность, чем мировой порядок, чем гармония целого, чем отвлеченное бытие. И это правда христианская. Христианство совсем не есть онтологизм в греческом смысле слова. Христианство есть персонализм. Личность восстает против миропорядка, против бытия как царства общего, и в восстании она соединяется с Богом как личностью, а совсем не с всеединством, не с отвлеченным бытием. Бог на стороне личности, а не миропорядка и всеединства. Так называемое онтологическое доказательство бытия Божия есть лишь игра отвлеченной мысли. Идея всеединства, мировой гармонии совсем не христианская идея. Христианство драматично, антимонистично, относится к личностям. Бог никакого миропорядка не сотворил, и в своем творчестве Он никаким бытием не связан. Бог творит лишь существа, творит личности, и творит их как задания, осуществляемые свободой. Об этом будет речь в следующей главе. Правда не на стороне метафизики понятий, не на стороне онтологии, имеющей дело с бытием, правда на стороне духовного познания, имеющего дело с конкретной духовной жизнью и выражающего себя символами, а не понятиями. Мистика хотела быть познанием не в понятиях, но она часто имела монистическую тенденцию, враждебную личности, она может быть проникнута ложной метафизикой. Правда лишь в персоналистической, драматической мистике и философии, и на своей вершине она должна быть символикой жизни и духовного пути, а не системой понятий и идей, восходящих до верховной идеи бытия. Человек поставлен в своем духовном и в своем познавательном пути не перед бытием, что совершенно не первично и означает уже рационализацию, а перед истиной, как тайной существования. И поставлен человек не перед отвлеченной истиной, а перед Истиной, как путем и жизнью. «Я есмь истина, путь и жизнь». Это значит, что истина есть конкретная личность, её путь и жизнь, истина в высшей степени динамична, она не дана в законченном и застывшем виде. Истина не догматична. Она дана лишь в творческом акте. Истина не есть бытие, и бытие не есть истина. Истина есть жизнь, существование существующего. Существует лишь существующий. Бытие есть лишь застывшая, затвердевшая часть жизни, жизнь, выброшенная в объектность. И проблема бытия неразрывно связана с проблемой Бога. Тут подстерегает человека другая форма рабства.

Из книги Бытие и время автора Хайдеггер Мартин

§ 12. Разметка бытия-в-мире из ориентации на бытие-в как таковое В подготовительных разборах (§ 9) мы уже выделили черты бытия, призванные доставить надежный свет для дальнейшего разыскания, но вместе с тем сами получающие в этом разыскании свою структурную конкретность.

Из книги О рабстве и свободе человека автора Бердяев Николай

2. Бог и свобода. Рабство человека у бога Нужно делать огромное различие между Богом и человеческой идеей о Боге, между Богом как существом и Богом как объектом. Между Богом и человеком стоит человеческое сознание, экстериоризация и проекция ограниченного состояния этого

Из книги Введение в философию автора Фролов Иван

3. Природа и свобода. Космическое прельщение и рабство человека у природы Самый факт существования рабства человека у бытия и у Бога может вызывать сомнения и возражения. Но все согласны в том, что существует рабство человека у природы. Победа над рабством у природы, у

Из книги ЭММАНЮЭЛЬ ЛЕВИНАС: ПУТЬ К ДРУГОМУ автора Левинас Эммануэль

4. Общество и свобода. Социальное прельщение и рабство человека у общества Из всех форм рабства человека наибольшее значение имеет рабство человека у общества. Человек есть существо социализированное на протяжении долгих тысячелетий цивилизации. И социологическое

Из книги Инстинкт и социальное поведение автора Фет Абрам Ильич

5. Цивилизация и свобода. Рабство человека у цивилизации и прельщение культурных ценностей Человек находится в рабстве не только у природы и общества, но и у цивилизации. Употребляю сейчас слово «цивилизация» в распространенном смысле, который связывает её с процессом

Из книги Философское ориентирование в мире автора Ясперс Карл Теодор

6. Рабство человека у самого себя и прельщение индивидуализма Последней истиной о рабстве человека является то, что человек есть раб у самого себя. Он попадает в рабство у объектного мира, но это есть рабство у собственных экстериоризаций. Человек находится в рабстве у

Из книги Основные понятия метафизики. Мир – Конечность – Одиночество автора Хайдеггер Мартин

а) Прельщение и рабство эротическое. Пол, личность и свобода Прельщение эротическое есть наиболее распространенное прельщение, и рабство у пола есть один из самых глубоких источников рабства человека. Физиологическая половая потребность редко является у человека в

Из книги Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии автора Сартр Жан-Поль

4. Атомистическая трактовка бытия: бытие как неделимое тело Древнегреческий философ Демокрит (ок. 460 - ок. 370 до н. э.) отстаивает тезис о том, что бытие есть нечто простое, понимая под ним неделимое - атом («атом» по-гречески означает «нерассекаемое», «неразрезаемое»). Он

Из книги автора

1. Прочь от бытия: Бытие и акт-существования (il у а). Собственно левинасовские идеи находят свое прояснение и продолжение, например, в философии мыслителя следующего поколения - имеется в виду не Ж. Деррида, а Ж. Делез. В частности, в своей книге «Ницше и философия» Делез

Из книги автора

4. Рабство и свобода Хотя чрезмерное угнетение и приводило иногда к стихийным мятежам, Древний Восток породил самое полное порабощение человека. Как можно думать, действие социального инстинкта было уравновешено в то время культурной традицией, глубоко внедрившей в

Из книги автора

Всеобщие, формальные понятия бытия (бытие-объектом, бытие-Я, в-себе-бытие) Бытие, как постигнутое, становится тут же определенным бытием. Поэтому в ответ на вопрос, что есть бытие, нам представляются различные виды бытия (vielerlei Sein): эмпирически действительное в пространстве

Из книги автора

2. Многообразные способы бытия и бытие. - Вопрос; что есть бытие? заставляет мысль попытаться считать нечто бытием как таковым (das Sein schlechthin), из которого выводится другое бытие. Эта попытка знает много возможностей; но ни одна из возможностей неосуществима. Если бы, скажем, я

Из книги автора

с) При-сутствие и не-при-сутствие настроения на основании бытия человека как вот-бытия и от-бытия (бытия-отсутствующим) Когда, рассуждая о человеке, мы говорим об этом одновременном при-сутствии и не-при-сутствии, речь никоим образом не идет о различии между осознанием и

Из книги автора

§17. Предварительная характеристика феномена настроения: настроение как основной способ (мелодия) вот-бытия; как то, что наделяет вот-бытие постоянством и возможностью. Пробуждение настроения как схватывание вот-бытия как вот-бытия Человека, с которым мы вместе,

Из книги автора

2. Феномен бытия и бытие феномена Явление не подпирается каким-либо сущим, отличным от него самого: у него свое собственное бытие. Следовательно, первое бытие, с которым мы сталкиваемся в наших онтологических исследованиях, есть бытие явления. Явление ли оно само? Сперва

Из книги автора

Глава I БЫТИЕ И ДЕЙСТВИЕ: СВОБОДА