Кризис либерализма: Почему с каждым днем в мире становится на один глоток свободы меньше. А кого вы из русских либералов больше всего цените? Вот именно

07.09.2019

Дума пачками штампует запретительные законы, принимая порой по несколько десятков разных «низ-з-зя!» за день, вразнос идет все: от кружевных трусов до митингов, покушаются даже на святое - алкоголь и сигареты - при более или менее молчаливом одобрении более или менее масс. Можно, конечно, с приятностью думать, что это наше собственное изобретение. Но при более внимательном взгляде на положение дел приходится признать - мы вовсе не одиноки в своем запретительном угаре: это, увы, общемировой тренд на данный момент.

Земля свободы?

10 июня 2014 года жительница штата Теннесси, мать шестерых детей Табита Джентри получила 14 лет тюрьмы за то, что она, будучи остановленной дорожной полицией, сперва показала стражам закона просроченные права, а потом попыталась скрыться с места происшествия, «чуть не наехав на одного из полицейских». Преступление отягощалось тем обстоятельством, что за полгода до этого, когда полиция арестовывала бойфренда Табиты за непристегнутый ремень безопасности, Табита подошла к полицейским и выражала свой протест, несмотря на то что ей велели отойти и сесть в машину. Второй арест за полгода, оба раза - неуважение к полиции…

«Мы чувствуем, что правосудие в этом случае восторжествовало», - сказала прокурор Джессика Бэнти. Правосудие может торжествовать, пить шампанское и прыгать до потолка - на сегодняшний день в тюрьмах США содержится 2,4 миллиона человек, а еще 4,5 миллиона сидят под домашним арестом, заняты на обязательных работах или ходят отмечаться в полицию, согласно своим приговорам об условном осуждении. За 20 лет количество заключенных в Штатах выросло в 5 раз - после того, как заработала федеральная программа «нулевой терпимости». Норма «третье преступление - последнее» привела к тому, что сегодня огромные сроки получают и люди, совершившие совсем незначительные правонарушения. Как, например, заработавший свои 25 лет тюрьмы Джерри Дивайн Уильямс, в 1996 году осужденный за то, что попросил у подростков в парке кусок пиццы, - так как угонщик машин и наркоман Джерри Дивайн Уильямс к тому моменту уже имел два суда за плечами, то четвертьвековой приговор был вынесен ему автоматически. Сегодня каждый девятый житель США старше 12 лет хотя бы раз в жизни побывал за решеткой. Напомним, речь идет о стране, в которой принято считать свободу величайшим благом, дарованным человеку, первоосновой всего, источником своей государственности.

И если кто-то полагает, что в остальном мире дела обстоят иначе - этот кто-то здорово ошибается. По данным Freedom House, организации, занимающейся мониторингом гражданских свобод на планете, начиная с 90-х годов ХХ века наблюдается ежегодное уменьшение количества этой сложной субстанции - и процесс только ускоряется со временем.

О вассалах - верных и не очень

Как мы помним, основными свободами человека, как бы признанными почти всеми государствами на данный момент, являются:
право на жизнь;
свобода совести;
свобода слова;
право на честный и беспристрастный суд;
право на защиту своей собственности;
право на физическую целостность и личную неприкосновенность;
право на свободное передвижение и выбор места жительства.

Эта великолепная семерка имеет целый выводок свобод и прав рангом поменьше. Но все они так или иначе вытекают из основных семи. Современные люди воспринимают эти тезисы как нечто универсальное и естественное, но стоит не забывать, что вообще-то это изобретение весьма новое. И что тысячелетиями лучшие умы человечества, придумывая идеальные способы общественной жизни, меньше всего заботились о свободе граждан - напротив, истребление какой бы то ни было самостоятельности и воли в отдельном человеке полагалось обязательным условием построения лучшей жизни.

Платон в своем «Идеальном государстве» делил граждан на касты, изничтожал частную собственность и запрещал самовольное деторождение. Кампанелла фантазировал о том, как в Городе Солнца все граждане работают под бдительным оком надсмотрщика, а недовольных обкладывают мешочками пороха и взрывают. Томас Мор полагал, что людей, вышедших за пределы своего города без справки от начальства, в идеальном мире будут бить плетьми и отдавать в рабство. Вообще много всего интересного предлагали просвещенные философы - и находили массу последователей.

Лучшие умы тысячелетиями придумывают способы общественной жизни, меньше всего заботясь о свободе граждан

С другой стороны, в реальном, неидеальном мире свободы тоже полагались далеко не всем - и в весьма ограниченном ассортименте. Покорность властям и родителям (а для женщин - еще и мужьям) признавалась высшей доблестью человека. И примерно до XVI века понятие «свобода» вообще довольно редко встречается в текстах, особенно если речь идет о свободе частного лица. А все потому, что феодальным системам свободы были в общем и целом ни к чему. Крестьяне пашут, дворяне воюют, монахи молятся, цари правят - все на своем месте, все стабильно, все под надзором. Единственный источник всех благ - земля, за нее идут стычки, у кого вассалы вернее - тот и победил. Но была одна категория населения, которая не очень укладывалась в эти рамки. Та, которую позже стали называть буржуазией. Да, все эти торговцы, ремесленники и прочий городской сброд, которому неведомы ни рыцарство, ни доблесть - и печется он лишь о собственных барышах. Вот этим низким людям почему-то страшно понадобились какие-то свободы. Они хотят прав на свободу передвижения - иначе им-де несподручно торговать. Они цепляются зубами за собственность. Они ноют и канючат, и требуют отмены пошлин на привозной хлеб, и чтобы их судили не дворяне, а какие-то ими самими избранные судьи, и чтобы снизили налоги, а иначе они соберут свои пожитки и сбегут во Фландрию или вообще в Геную.

И что самое обидное - там, где с этими подонками нянчатся, дела идут лучше, чем там, где верны древним традициям. В казне начинают брякать флорины и дублоны, на частных верфях возводятся фрегаты убийственной маневренности, на частных заводах начинают лить невиданные доселе пушки - и в результате Великая Армада валяется на дне морском, а королева торгашей вставляет в свою покрытую бесчестьем диадему алмазы, похищенные капером Дрейком у наихристианнейшего Владыки Европы. Да, буржуа свободы были нужны больше хлеба и лишь немного меньше воздуха. И когда именно их инициатива стала основным двигателем общепланетного прогресса - тогда впервые раздались голоса людей, пытающихся осознать эту новую потребность. И только тогда идеи вольности, либерализма и человеческих прав появились на карте мировой мысли.

Что такое либерализм

Основные принципы либерализма исключительно просты:
частная собственность священна;
государство вмешивается в дела граждан лишь тогда, когда отсутствие такого вмешательства невозможно;
должна быть максимальная терпимость к любым действиям другого человека, к его взглядам, его внешности и его словам, если эти действия не причиняют реального серьезного вреда другим людям.

И в результате мы имеем вариативное и инициативное общество с бурно развивающимися промышленностью, торговлей, наукой и искусством, где ни цвет кожи, ни пол, ни религия, ни оглядка на мнение других не мешают большинству людей развиваться, творить, думать и изобретать. На этом принципе с невероятной быстротой поднялись САСШ, которые за полтораста лет из дикой колонии на отшибе планеты превратились в самое мощное и передовое государство мира. И, разумеется, всем прочим пришлось кряхтя подстраиваться. Изменения шли - со скрипом, с завываниями, с тяжелыми потрясениями, войнами и революциями. Весь девятнадцатый, а затем и двадцатый век человечество шло в сторону либерализма. Монархии рушились, рушились и шедшие им на смену диктатуры, Всемирная декларация прав человека ознаменовала победу нового курса, в воздухе был разлит пьянящий аромат свободы. А потом маятник пошел в обратную сторону. Произошло это на рубеже 80–90-х годов ХХ века.

И тому было несколько причин.

Причина первая
ЧЕЛОВЕК

Мы уже видели, что стремление к свободе далеко не так естественно для человека, как об этом мечталось просветителям. Нет, собственная свобода нам в целом нравится, но вот что касается свободы других… Увы, но согласно «Теории авторитарной личности», разработанной психологами Университета Беркли Эльзой Френкель-Брунсвик, Даниэлем Левинсоном и Р. Невитт Сэнфордом, а также Теодором Адорно, две трети людей «боятся свободы других больше, чем собственной несвободы».

Объясняется это естественными причинами: как представители сверхсоциального вида, мы более склонны отказывать себе в каких-то желаниях, чем смиряться с неудобствами, вызванными исполнением чужих желаний. Именно такое поведение обычно поощряется группой.

Этот сложный механизм проще пояснить на примере. Некто А гуляет с собакой по дорожке, некому Б неприятно наступать иногда в собачьи какашки. Б требует убирать за собакой, А недоволен этим требованием. С точки зрения либерала, мы должны видеть тут правоту А. Несправедливо из-за небольшого риска Б испачкать ботинок заставлять А ежедневно в обязательном порядке копаться в неприятной субстанции руками. И, в конце концов, оба они платят налоги, которые идут на зарплаты дворникам, при помощи специальных инструментов убирающих как собачьи дела, так и перышки, осыпающиеся с ангельских крылышек Б.

А вот с точки зрения представителя социального вида, Б совершенно прав - действия А доставляют ему неудобство, которое он требует устранить, пусть даже А это доставит куда больше неудобств, чем нынче испытывает Б.

Для многих людей естественно терпеть жажду, например, в поездке, если для того чтобы встать и принести воды, придется тревожить соседей. Жажда - куда большее неудобство, чем необходимость пропустить соседа к тележке с водой, но инстинкт в этот момент предлагает нам воздержаться от таких действий, чтобы не навлечь неудовольствие группы. И если готовность сдерживать свои желания на благо других - это качество вполне замечательное, то обратная сторона этого инстинкта - гипертрофированное раздражение на того, кто все-таки как-то мешает нам своими действиями, - не делает жизнь в социуме счастливее.

Но общество обычно с готовностью поддерживает запреты на курение, на разговоры по телефону в ресторанах, на соседских собак и кошек, на поцелуи на улицах и на миллионы других раздражающих нас мелочей.

Причина вторая
МИР И ПРОЦВЕТАНИЕ

Серьезных войн человечество не знало уже больше половины века - прецедент в истории неслыханный. Подавляющее большинство стран не испытывает все это время никаких серьезных потрясений - сплошные стабильность и размеренность. И в результате у людей в кои-то веки появилось достаточно сил и времени, чтобы как следует наладить свой быт. Все отрегулировать и прописать правила - какими должны быть огурцы, велосипедные шлемы, трусы, отношения между мужчиной и женщиной (плюс вариации) и калорийность пиццы. Все для блага человека, для его безопасности.

Действительно, если ездить на велосипеде без шлема, можно упасть и стукнуться головой. Почему бы не ввести штрафы, которые сохранят некоторое количество голов? А курение вообще вредно - нужно взвинтить до небес цены на табак, рисовать на пачках разложившиеся легкие и запретить курить всюду, где только можно. И за разговор с чужим ребенком на улице нужно сразу надевать наручники - в полиции разберутся. Представляете, сколько детских жизней, может быть, спасла эта мера, - ради этого можно и наручники потерпеть. А еще вредно сладкое - давайте запретим продавать большие емкости с газировкой, авось люди будут меньше ее пить. Колоссальный рост чиновничества в США, в России и странах Евросоюза (в 1,5–3 раза за последние 20 лет) позволяет не только принимать тысячи подобных запретов, но и контролировать их исполнение. Запреты на опасные игрушки, опасную одежду, опасные дома, опасные машины, опасную еду связывают по рукам и ногам не только производителей, всемерно усложняя их жизнь. А население, привыкая к этой навязчивой опеке, охотно меняет свободу в обмен на безопасность. В прошлом году Обама подписал-таки скандальный «Билль о продовольственной безопасности», который затронул треть населения страны. Отныне на территории США людям, самим выращивающим в своих садах и огородах овощи, ягоды и фрукты, запрещено не только продавать свои продукты, но даже угощать ими людей, не являющихся членами их семей. То есть за данный соседу бутерброд с джемом из своей смородины любая бабушка рискует вполне реальным тюремным заключением. Еще двадцать лет назад за такой билль от Обамы осталось бы лишь небольшое количество неполиткорректных темных кусочков - более явного покушения на свои свободы Штаты не знали со времен Бостонского чаепития. Но сегодня, когда безопасность стала важнейшим приоритетом мирного человечества, огородники смиренно утерлись.

Причина третья
ИНТЕРНЕТ И ПРОЧИЕ ЦИФРОВЫЕ ТЕХНОЛОГИИ

Сперва он казался островком свободы. Сегодня использование интернета - один из простейших способов попасть за решетку, не выходя из собственного дома и не имея преступных наклонностей. Скачанная песенка, прочитанный рассказ, неосторожный комментарий к чужому тексту, вирус, занесший вас на страницу ХХХ, где на подушках резвилась модель 17 лет и 11 месяцев от роду, - все это вполне может кончиться визитом киберполиции.

И именно благодаря интернету, а также другим цифровым технологиям жизнь частного лица стала максимально публичной. Еще в 2002 году директор одной из лабораторий Hewlett-Packard Мартин Сэндлер в интервью рассказал, что в одном Лондоне имеется 4,2 млн уличных видеокамер и средний лондонец мелькает на них около 300 раз в день, - с тех пор количество камер в городе удвоилось. Возможности контроля над человеком у государства возросли так, как никогда прежде, - теперь оказалось возможным присматривать за соблюдением таких запретов, которые четверть века назад было бесполезно и принимать - кто бы смог уследить за их исполнением?

И третий секрет этого ящичка кибер-Пандоры заключается в том, что с появлением интернета впервые в истории заговорили те, кто всегда молчал. Если раньше право высказывать свое мнение имела только элита - люди с образованием, даром слова и убеждения, - то сегодня бал правят вовсе не они, а рыцари орфографических ошибок и капитаны космической пунктуации. Самая необразованная и самая многочисленная часть населения наконец начала писать и свои письма с пожеланиями Деду Морозу.

И что мы видим в этих письмах?

Требования о введении смертной казни, полиции нравов, цепей и каторг, запретов на все и вся. Парадоксально, но факт: век прогресса помог средневековому сознанию обрести голос и заявить свою точку зрения на положение вещей, перетягивая одеяло на свою темную сторону.

А что в перспективе?

Вероятно, нас ждет еще больший съезд от либерализма в авторитарно-патерналистскую ложбину. Это предсказывали еще такие зубры теории либерализма, как Карл Поппер и Гюнтер Рормозер, которые хоть и называли разные причины происходящего, но сходились в том, что человечеству еще долго придется подтягивать великоватые пока для него штанишки истинного либерализма, который большинство людей пока не способно ни понять, ни признать. Ибо, как известно, свобода неотделима от ответственности, а брать на себя ответственность - куда утомительнее, чем зашвырнуть ее в бурьян и жить, полагаясь на царя, бога и партию.

Наши большие надежды на либерализм и скорое разочарование в первых плодах его на российской почве таят в себе опасность, что люди вообще разуверятся в либерализме и проклянут его, если он приносит столько бед. Между тем возникает вопрос: а вступали ли мы вообще на дорогу подлинного либерализма? Ощущение такое, что либерализация, конечно, есть, только самого либерализма нет. Не хватает чего-то главного.

В пользе советов западных либералов мы тоже засомневались, поскольку те не видят многих особенностей России и представляют либерализм как некий волшебный ключ к решению всех проблем, во что нам, увы, трудно поверить. Однако есть все же оптимальный вариант - проанализировать опыт либерализма критически, но совершенно объективно.

Серьезное исследование этой проблемы дает штутгартский философ-гегельянец Гюнтер Рормозер, последний из могикан немецкого консерватизма, сравнимый по масштабу и влиянию с такими предшественниками, как Арнольд Гелен, Хельмут Шельски, Эрнст Форстхоф.

Вниманию российского читателя предлагается перевод новой монографии Г.Рормозера о кризисе либерализма, вошедшей в ФРГ в число десяти лучших книг 1994 года. Выбор был сделан компетентным жюри, состоявшим из профессиональных критиков, представителей крупнейших немецких газет и телерадиокомпаний. Профессор Г.Рормозер (1927 г. рожд.), автор ряда исследований по философии политики, религии и культуры, известен многим читателям в нашей стране. Статьи его публиковались в журналах "Вопросы философии", "Полис", "Диспут" и др.

Будучи убежден в абсолютной необходимости либерализма, Г.Рормозер борется за истинный либерализм против его извращений и ложных толкований. Тот факт, что Германия страдает от избытка либерализма, а Россия - от его отсутствия, делает книгу Г.Рормозера о кризисе западного либерализма тем более интересной для нас, потому что нам заранее важно знать, с какими проблемами либерализм не справляется вообще, и где он просто слаб. Крайне скептическое отношение к западному либерализму среди наших современных "славянофилов" тоже ведь, между прочим, не лишено оснований.

Г.Рормозер начинает с убийственного обвинения либерализма - в философском бессилии, имея в виду именно политическую философию, а еще более конкретно - отсутствие высоких духовных целей. Вся экономическая и техническая мощь западного мира будет ни к чему, пока это общество живет с ложной политической философией, полагает автор.

"До сих пор западному миру было просто оправдывать свое существование и обосновывать свой смысл. Для этого достаточно было постоянно ссылаться на необходимость альтернативы реальному социализму. В духовном отношении, идеологически и политически мы жили в определенном мере за счет социализма, самого факта его существования", - говорит автор книги. Теперь же западное сообщество очутилось перед небывалым вызовом - оно оказалось, по существу, без собственной философии. Отныне либерализму придется искать оправдания своего смысла не во внешних факторах, а в своем собственном бытии и иметь свое мышление.

Вопрос о целях и смысле остается открытым. Не только у социализма и либерализма, но и у консерватизма ушла почва из-под ног. Западный мир продолжает мыслить лишь экономическими категориями, превосходя реальный социализм лишь в более эффективном методе достижения той же цели. Г.Рормозер называет в сердцах либеральное мышление "марксистским" по целям.

Но не является ли либеральная идея самодостаточной, если она предполагает и демократию, и права человека, и прочие, казалось бы, столь достойные цели? Здесь заключен как раз предмет наших страданий: во-первых, пресловутый рынок. Идея свободного рынка - ядро либерализма. Однако рамки, условия, правовые предпосылки для свободного рынка создать может лишь государство. И частная собственность на средства производства отнюдь не является, кстати, непременным условием рынка. Собственность, принадлежащая товариществу, кооперативу тоже совместима с рынком, напоминает автор. Решающим же для рыночной экономики является нечто иное, а именно принцип конкуренции, столь же старый, как и наша европейская культура, и уходящий корнями в античность.

Рынок связан с принятием решений. Ответственность за ошибочные решения несет именно частный собственник средств производства. Последовательный либерал считает, что логике рынка должно быть подчинено все. С этим не согласны консерваторы и либеральные социалисты, для них есть определенные цели и ценности, которые нельзя отдавать во власть рынка. Если предоставить рынку полную свободу, он убьет и конкуренцию, и самого себя.

Относительное равенство шансов для конкурентов может создать лишь сильное государство (антимонопольное законодательство и т.д.). Словом, рынок незаменим, но без хотя бы относительного равенства шансов нет его сути - конкуренции. Впрочем, экономика производит лишь средства. Удовлетворение потребностей не может быть самоцелью, подчеркивает автор.

Далее, основой либерализма является правовое государство. Если государство не гарантирует правового порядка, не может функционировать и рынок. Равенство всех без исключения перед законом составляет принцип правового государства. Разделение между обществом и государством, плюрализм, необходимость консенсуса в обществе по основным вопросам - вроде бы и мы о том же толкуем. Но дискуссии в обществе, уточняет Г.Рормозер, имеют смысл только при наличии определенной общности, иначе поляризация разрушит общество.

Права и свободы личности - главное для либерализма. Политическую философию либерализма определяет принцип свободы - тоже, вроде бы, известно. Однако не работают у нас эти принципы, потому что "мотор" слабый. Свободы и права - ничто, напоминает автор, если государство своей властью не защищает права индивида и его безопасность. И так в каждом вопросе: набор элементов нам известен, а сейф открыть не можем. А у Г.Рормозера есть этот самый "секретный код".

Вопрос об истине либерализм вообще снимает, этот вопрос деполитизируется, продолжает автор. Что истинно, это должен решать теперь каждый сам. Спорные вопросы решаются в суде или иным процедурным путем. Либеральное государство даже и не обязывает индивида признать истинность или правильность такого решения. Обязательно лишь его выполнение.

И тут снова не выдерживает душа консерватора: да разве можно все в нашей жизни отдавать на волю процедурного рассмотрения, полагаться на то, как решит большинство? На том и погибла Веймарская демократия, напоминает Г.Рормозер, что все вопросы, касающиеся ценностей, религии, нравственности отдавала на обсуждение, что решит большинство.

Так шаг за шагом вырисовывается формальный и довольно суровый, холодный характер либерализма. Либерализм покоится на правовом государстве, но социальное государство ему поперек горла. Проблема для России, с нашей социалистической традицией, одна из самых сложных: как совместить развитие свободного рынка с обеспечением социальной безопасности населения?

Диагноз автора книги безжалостен: абсолютная необходимость либерализма не подлежит сомнению, но сфера действия его ограничена. Либерализм функционирует успешно лишь в условиях нормального положения вещей и при достаточно высоком уровне благосостояния. Для преодоления же кризисных ситуаций, как в России, сил либерализма явно недостаточно.

В своих постоянных попытках ограничить власть, переконвертировав ее в право, либерализм не умеет в итоге употребить власть, когда этого требуют чрезвычайные обстоятельства. У него нет, по сути дела, политического мышления. С государством у него отношения лишь функциональные. Либерализм занят согласованием интересов, регулированием. Ставя условием достижение консенсуса общества по основным вопросам, либерализм не может, однако, внести собственного вклада в духовную, культурную основу этого консенсуса. А либеральный плюрализм ведь сам по себе общество сплотить не может, подчеркивает Г.Рормозер.

Кризис либерализма

Перевод, предисловие и редакция доктора философских наук А.А.Френкина

Предисловие

Серьезное исследование этой проблемы дает штутгартский философ- гегельянец Гюнтер Рормозер, последний из могикан немецкого консерватизма, сравнимый по масштабу и влиянию с такими предшественниками, как Арнольд Гелен, Хельмут Шельски, Эрнст Форстхоф.

Первая мировая война, с которой, как писала А. Ахматова, и начался XX в., обострила кризис прежнего, шедшего от эпохи Просвещения, либерально-про-грессистского западного мировоззрения. Ведущие отечественные философы первой половины недавно истекшего века, в частности такие, как С.Н. Булгаков, НА. Бердяев, С.Л. Франк и др., воспринимали ее и ее роковые для судеб Европы и России последствия в эсхатологическом плане, связывая их, в первую очередь, с последствиями секуляризации сознания, начавшегося с Ренессанса.

В довозрожденческой Европе человек смирялся перед Богом, как античный грек перед Роком, а иудей - перед волею Яхве. Прямо противоположное этому самосознание возникло в эпоху Ренессанса и стало господствующим в течение последующих веков. В нем, по словам С.Л. Франка, человек начал осознавать себя неким самодержцем, верховным властителем и хозяином своей жизни и всего бытия - существом, которое призвано властвовать над всеми силами природы, подчинять их себе и заставлять их служить своим интересам. Человек здесь чувствует себя неким земным богрм, имеющим право по собственному усмотрению переделывать мир, в который он пришел и который не им создан.

Чувство веры в самого себя и свое великое предназначение охватывает западное человечество с начала Нового времени. Однако сперва эта гуманистическая вера в человека, оппозиционная прежнему средневеково-христиан-скому миросозерцанию, была еще овеяна общей религиозной атмосферой. В эпоху Ренессанса гуманизм стоит в связи с пантеистическими тенденциями или платонической идеей небесной родины человеческой души. И даже декартовская вера в человеческий разум была верой в высший, исходящий от Бога "свет" мысли. Подобным образом и пуританские переселенцы в Северной Америке, провозгласившие "вечные права человека и гражданина", обосновывали эти права святостью личного (утвержденого Реформацией) отношения человека к Богу. Отголоски этой связи веры в человека с верой в Бога в форме "естественной религии" звучат еще у Ж.-Ж. Руссо.618

Однако в целом в XVIII в., в эпоху французского Просвещения, совершается разрыв между верой в Бога и верой в человека. Последняя сочетается с натуралистическим, в дальнейшем - позитивистским или материалистическим, атеистическим мировоззрением. Но гуманизм в этой его форме содержал в себе глубокое и непримиримое противоречие.

Гуманистическо-просветительское сознание, утверждавшее достоинство человека и его призвание быть властелином мира за счет веры в Бога, оборачивалось редуцированием сущности человека к его биологической (естественнонаучный материализм сер. XIX в., расизм и базирующаяся на нем идеология национал-социализма, в некотором смысле психоанализ) или социальной (марксизм с развившейся на его основе коммунистической идеологией большевизма, в известной степени дюркгеймовский социологизм) основе.

При этом утверждение самодостаточности и самовластья человека в природном мире (как и западного человека с его буржуазно-индустриальной цивилизацией над всем остальным человечеством) органически сочеталось со второй половины XVIII в. (со времен А.-Р. Тюрго, Г.Э. Лессинга, Ж.-А. Кондорсе) с почти религиозной верой в прогресс, с глубоким чувством исторического оптимизма, составлявшего, несмотря на периодические нападки на прогресси-стскую идеологию таких мыслителей, как А. Шопенгауэр, Ф. Ницше или Ф.М. Достоевский, на критику со стороны представителей баденской школы неокантианства (В. Виндельбанд, Г. Риккерт), основу мировоззрения образованных людей конца XVIII - первых лет XX вв.

Поэтому кризис новоевропейского сознания в годы Первой мировой войны и далее, в последующие за ней десятилетия, в одинаковой мере характеризовался как кризисом веры в человека (кризисом идейных оснований ренес-сансно-новоевропейского гуманизма), так и кризисом идеи прогресса (исторического оптимизма). Мировая война, как писал Н.А. Бердяев, "объективировала зло", ранее остававшееся прикрытым, обнаружила лживость Западной цивилизации. Она уже сама по себе была и своеобразным коммунизмом, и своеобразным фашизмом. Она страшно обесценила человеческую жизнь, приучила рассматривать человека как средство для достижения определенных целей, обозначила грань, за которой начинается новая форма коллективного человеческого существования, обобществление человека.

Именно это "обобществление" не только средств производства, которое предсказывал К. Маркс, но и самой человеческой личности сполна раскрывается и доводится до своего логического конца в истории XX в., через, на первых порах, большевизм и фашизм, а теперь все более - в системе "общества массового потребления" с его засильем рекламы, "поп-артом" и "индустрией развлечений", с его информационными технологиями зомбирования в угоду заказчику (того, кто платит, или того, кто имеет власть, часто представленных в одном лице) общественного мнения, работающих над усреднением и обезличиванием индивидуального сознания не менее успешно, чем гитлеровская или сталинская пропаганда.

Все это в течение прошедшего века, с августа 1914 г. до наших дней, демонстрирует в многообразии форм кризис гуманистически-просветительского и сложившегося на его основе либерального сознания. Ценности гуманизма и либерализма, концентрирующиеся в понятии "прав человека" (вдохновлявшего и вдохновляющего всех противников тоталитарных режимов), в практике мировой истории последнего столетия оборачиваются самоотрицанием. Человечес-Катаклизмы XX века _____________________________________________________619

кая личность, чье достоинство так ярко утверждали европейские мыслители со времен Пикко делла Мирандолы и Эразма Роттердамского, оказывается попираемой и пренебрегаемой господствующими в мире системами отношений и практическим отношением к ней как к средству достижения неких высших целей.

И это относится не только к тоталитарным режимам фашистского или коммунистического образца, но и к официально исповедующим идеалы либеральной демократии, прежде всего США, никогда не останавливающимся в применении самой грубой силы в случае, если это признается федеральным правительством целесообразным. Наиболее яркий пример здесь - Хиросима, но в том же плане следует рассматривать и бомбардировки Сербии, осуществлявшиеся, в сущности, во имя того, чтобы на территории отторгнутого Косово, в центре Балкан, построить первоклассную американскую военную базу; и начатая в октябре 2001 г. операция в Афганистане, неафишируемой целью которой является установления американского контроля над Центральной Азией (а значит, и Евразией как таковой) через овладение базой Баграм и другими стратегическими пунктами этой страны; и планируемые новые акции в Сомали и ряде других стран, и многое-многое другое, что происходит в современном мире под прикрытием демагогии относительно "борьбы за права человека".

При этом как-то мало обращают внимания на тот факт, что сама нынешняя американская доктрина "национальных интересов", предполагающая использование практически любых средств для достижения своих корыстных целей, не только противоречит концепции "прав человека" (ведь представители незападных народов тоже люди, а значит, имеют человеческие права), но и сознательно проводит различение между государствами, в одинаковой мере попирающими эти права своих граждан, но по-разному относящиеся к гегемонии Запада. Достаточно вспомнить режим в Иране при последнем шахе, подавление Турцией борьбы курдов за независимость (не менее жестокое, чем чеченская война), поддерживаемый западными странами отказ алжирского правительства от проведения свободных, с участием всех политических сил, выборов при учете перспективы победы на них исламистов (что спровоцировало жуткую резню по всей стране) и пр.

Но еще более выразительно кризис либерально-гуманистической идеологии просветительско-позитивистской традиции выражается в том процессе стагнации духовного творчества, оказывающегося в почти полной зависимости от меркантильных соображений получения прибыли, который многие мыслители, и далеко не одни лишь сторонники тоталитарных идеологий, связывали с категорией буржуазности. В этом плане буржуазность органически связана с либерализмом и в то же самое время является его наиболее очевидным отрицанием.

Западный, прежде всего британский, либерализм, основы которого были заложены Дж. Локком, Д. Юмом и А. Смитом, исходит из представления о самодостаточности атомарного индивида, принципиально равного всем другим индивидам и обладающего от рождения неотъемлемыми правами, среди которых на первый план выдвигается свобода. Эта свобода понималась прежде всего как свобода религиозная (свобода совести), политическая (социальное равноправие, парламентаризм) и экономическая (частное предпринимательство).

Такая свобода может основываться лишь на гарантированном и нерушимом ("священном") праве частной собственности. Однако общество, основанное на праве частной собствености, не может, как известно (и с наибольшей силой об620 Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество

этом писал К. Маркс), гарантировать равные права и свободы своим гражданам уже в силу того, что в его условиях невозможно равенство в распределении самой собственности. Таким образом, принцип либерализма уже нарушается, так что если упомянутые формы экономической и политической свободы и реализуемы вне нынешних благополучных передовых государств Запада и очасти Дальнего Востока, то лишь для относительно узкой прослойки вполне обеспеченных людей. Эмоционально и точно об этом писал Ф.М. Достоевский:

"Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? - Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно" 1 .

В итоге ценности и идеалы либерализма имеют шансы не быть чистой фикцией лишь для людей состоятельных, обладающих капиталом, в сущности, для одной лишь буржуазии. Но и здесь мы сталкиваемся с самоотрицанием либерального идеала. Как"писал НА. Бердяев:

"Буржуазность стоит под символом денег, которые властвуют над жизнью, и под символом положения в обществе. Буржуазность не видит тайны личности, в этом ее существенный признак... Буржуазность социального происхождения, она всегда означает господство общества над человеком, над неповторимой, оригинальной, единственной человеческой личностью, тиранию общественного мнения и общественных нравов. Буржуазность есть царство общественности, царство большого числа, царство объективации, удушающее человеческое существование. Оно обнаруживает себя в познании, в искусстве и во всем человеческом творчестве. В XIX веке были замечательные люди, восставшие против царства буржуазности - Карлейль, Киркегардт, Ницше, Л. Блуа, у нас - Л. Толстой и Достоевский" 2 .

Последующую, относящуюся уже ко времени утверждавшегося в третьей четверти XX в. "общества массового потребления" фазу развития этого противоречивого либерально-буржуазного духовного комплекса Г. Мар-кузе метко охарактеризовал при помощи метафор "одномерный человек", "одномерное общество" и "одномерное мышление". Эти реалии соответствуют высокорационализированному и технологически передовому обществу. Немецкий социолог особенно подчеркивал значение в Западном мире роли средств массовой информации, которые, обладая колоссальными техническими возможностями, уже не просто манипулируют общественным мнением, но создают его в качестве чего-то усредненного, общего и в то же время именно такого, в котором заинтересована господствующая в данном обществе властвующая группа.

К концу уходящего века фиктивность определения общественного устройства Запада как либерального стала еще более очевидной в связи с новым уровнем организации и технической оснащенности масс-медиа. Медиа, как пишет по этому поводу А.А. Зиновьев, вторгается во все сферы общества - в политику, экономику, культуру, науку, спорт, бытовую жизнь, проявляя власть над чувствами и умами людей, "причем власть диктаторскую". Медиа есть, по

" Достоевский Ф.М. Собр. Соч. в 15 томах. - Т.4. - Л., 1989. - С.427.

2 Бердяев Н. А. Дух и реальность // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. - М., 1994. -

С.423.Катаклизмы XX века _________________________________________________________________________________621

его словам, "безликим божеством западного общества", социальный феномен, концентрирующий и фокусирующий в себе "силу безликих единичек общественного целого". "Это их коллективная власть, выступающая по отношению к каждому из них как власть абсолютная" 3 .

Существеннейшим аспектом дегуманизации всей системы социокультурной жизни в мире XX в. как таковом, но наиболее явственно - в передовых, наиболее развитых в научно-техническом плане, ориентированных в заявлениях их лидеров на либерально-демократические ценности странах является фактор техники.

Технизация жизни, подчинение последней производственной, равно как и административно-бюрократической (с огромной силой раскрытой Ф. Кафкой в "Процессе" и "Замке") или любой другой рациональности, обрекает на гибель все органическое и непосредственное, свободно-творческое. В связи с этим НА. Бердяев писал, что подчиняющая природу техника покоряет себе не только природу, но и самого человека, который становится рабом машинной цивилизации, рабом им созданной социальной среды. Поэтому в современной цивилизации, у истоков которой стоит, кроме прочего, гуманистическая культура Возрождения, "начинает погибать образ человека".

Развивая эту восходящую, в сущности, к Ж.-Ж. Руссо и заостренную К. Марксом мысль, русский философ отмечает, что техника дегуманизирует человеческую жизнь, превращает человека в средство, инструмент, технологическую функцию. Техника оборачивается против человека, смертоносно действует на его эмоциональную жизнь, подчиняет его ускоряющемуся времени, в котором каждое мгновение есть лишь средство для последующего. Власть техники над человеческой жизнью, по его словам, означает, при всей актуализации человеческой энергии, именно пассивность человека, "его раздавленность миром и происходящими в нем процессами".

Подобные мысли о тоталитарности техницизированного и тем самым обездушенного, деперсонализированного, забывшего о ценности и достоинстве личности мира находим и у других мыслителей прошедшего века, в частности у О. Шпен-глера и М. Хайдеггера. Как бы резюмируя такого рода мысли, но с учетом идей марксизма и психоанализа, Г. Маркузе писал в начале 60-х годов: "Машинный процесс в технологическом универсуме разрушает внутреннюю личную свободу и объединяет сексуальность и труд в бессознательный ритмический автоматизм" 4 .

Таким образом, опыт XX в. засвидетельствовал не только крах тоталитарных идеологий и основывавшихся на них режимах фашистского и коммунистического образцов, но и выявил все углубляющийся кризис гуманистически-либеральных ценностей. Определенной альтернативой такому состоянию (с еще неопределенными шансами на успех) может рассматриваться становление в течение XX в. персоналистического религиозно-философского сознания, утверждающего самоценность человеческой личности как духовного, свободно-творческого начала. С особенной силой это сознание в эпоху мировых войн и тоталитарных режимов первой половины XX в. выразили Н.А. Бердяев и Л. Шестов, М. Бубер и К. Ясперс, Г. Марсель и Э. Мунье.

В переходные эпохи разочарования в иллюзиях предыдущих лет поиск внутренней, трансцендентной опоры личности становится жизненной необходимос-

3 Зиновьев А. А. Запад. Феномен западнизма. - М., 1995. - С.335-337.

4 Маркузе Г. Одномерный человек. - М., 1994. - С.36.622

Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество

тью, поскольку во внешнем мире духовную опору, тем более оправдание своей приверженности высшим ценностям (ради которых внутреннее "Я" не хочет уступать "князю мира сего") найти невозможно. В сущности, так же было и в древности (Будда. Сократ, Христос и апостолы), и в менее отдаленном прошлом. Поэтому в психологическом отношении религиозные искания (безотносительно к истинности или ложности самого их содержания) могут рассматриваться в качестве защитной реакции, сохраняющей приверженность ценностям мировой культуры личности по отношению к разрушающим эти ценности (как нравственные основания ее бытия) внешним условиям жизни. Это позволяет рассматривать религиозные искания (прежде всего, интеллигенции - в начале или в конце истекшего века) в плоскости конфликта ценностей - внутренних, духовных и внешних, социально-материальных.

Кризис либерализма

Перевод, предисловие и редакция доктора философских наук А.А.Френкина

Предисловие

Да, либеральной демократии нет альтернативы, но либерализм нужно удержать от сползания в анархизм, укрепить его духовно и политически взаимодействием с консерватизмом. Политическое сознание переживает кризис, потому что оно лишено моральной идеи, которая бы легитимировала его. Политике нужны идеи, авторитет и этос. Таково вкратце кредо автора.

Наши больные российские вопросы - как соединить либеральную идею с национальной, либерализм - с христианством и возможно ли это вообще - находят именно в этой книге самое серьезное философское объяснение. Взаимодействие либерализма и консерватизма и составляет между тем сложнейшую проблему, особенно для нас, с нашей нетерпимостью. Между либеральной идеей и национальной, либерализмом и христианством не все ведь стыкуется. Вот в этих-то тонких "стыковках" между упомянутыми идеями, которые, казалось бы, противоположны и несовместимы, Гюнтер Рормозер как раз большой мастер.